С пожелтевших фотографий Графининого альбома на нас глядели строгие бородатые мужчины, дамы в длинных темных платьях, суровые седобородые старцы, чем-то походившие на известный портрет писателя Льва Толстого. Все они точно смотрели в объектив аппарата и были очень серьезны.
— Это мои родители, — говорила Графиня. — Брат Николай. Он погиб в первую мировую войну под Перемышлем. А это я в госпитале вместе с красноармейцами. Посмотрите внимательно. В центре Николай Александрович Семашко. Первый нарком здравоохранения. Тогда его называли Главный доктор Республики.
Когда мы дошли до середины альбома, Ленка вдруг ткнула пальцем в фотографию какого-то молодого человека с острыми усиками и гладкой короткой прической.
— Ой, Клавдия Александровна, кто это?!
— Да так, один старый знакомый, — смутилась почему-то Графиня.
— Но ведь это… — начала было Ленка и вдруг запнулась.
— Посмотрите лучше, какой смешной я была в день выпуска из гимназии, — сказала Клавдия Александровна и быстро перевернула страницу.
Когда мы распрощались со старушкой и вышли на улицу, я сказал:
— Виктор, ты можешь проводить даму. Она покажет тебе древнегреческий горшок. А я домой.
— Алеша, ты ведь прекрасно знаешь, что я нашла амфору, — тихо сказала Ленка. — Объясни, почему тебе сегодня все время хочется грубить? Что-нибудь случилось?
Честно говоря, я растерялся от этих слов и промямлил что-то невразумительное. А Ленка сказала:
— Ребята, знаете, чью фотографию я видела в альбоме? Моего деда. Представляете?!
— Твоего деда? — удивился Клочик. — Но откуда она у нее?
— Понятия не имею. Может быть, я ошиблась? Вот что: давайте сейчас зайдем ко мне.
— Да, тут какая-то тайна, — второй раз за сегодняшний день изрек Клочик и посмотрел на Ленку коровьими глазами.
Почему-то я думал, что Ленкина квартира будет сплошь уставлена древнегреческими амфорами, глиняными черепками и мраморными бюстами с отбитыми носами. Но ничего подобного там не оказалось.
Квартира была самая обыкновенная. Только на полках рядом с книгами лежало множество разноцветных морских раковин, которые можно собрать в теплых южных морях.
Встретил нас Ленкин дедушка. И я, откровенно говоря, сразу подумал, что Ленка ошиблась насчет фотографии. Узнать в нем того молодца с острыми усиками было трудновато. Дедушка был завернут в длинный клетчатый плед, а на голове у него был смешной колпак, какие в мультфильмах носят добрые гномы.
— Алена, ты не представляешь, как мне сегодня повезло, — заговорил дед. — Мне удалось поспать целых сорок минут! И если бы во дворе не начали палить из гаубиц, я бы наверняка еще спал.
— Дедуля, какие гаубицы? Что ты говоришь! — сказала Ленка, усаживая старика в кресло.
— Потом-то я разобрал, что это были не гаубицы. Просто во дворе разгружали мусорные бачки. Но во сне я решил, что началась осада Порт-Артура. И проснулся. И все-таки сорок минут! Представляешь, я даже сон видел. Мне снилось, что я еду по Невскому в трамвае. В вагоне толкучка и кто-то стоит у меня на ноге. Это было замечательно!
— По Невскому трамваи не ходят, — сказал Клочик, во всем любивший точность.
— Это сейчас не ходят, — ответил дед, видно только теперь нас заметив. — А совсем недавно, до сорок девятого года, еще как ходили. Ну, не буду вам мешать. Занимайтесь.
— Иди, деда, — сказала Ленка. — Может, еще поспать удастся.
Старик вышел. Мы с Клочиком чинно присели на краешек дивана и вежливо огляделись.
— У дедушки бессонница, — сказала Ленка и неожиданно добавила: — Кстати, Алеша, почему ты зовешь своего друга трубадуром?
Клочик вздрогнул, покраснел и на всякий случай ткнул меня в бок.
— Потому что он трубадур, — сказал я. — Разве не похож?
— А кто такие были эти трубадуры? Вы сами-то знаете?
— Да были такие бездельники. Что-то вроде рыцарей… Ездили по свету на лошадях, играли на трубах и все такое.
— И еще, если не ошибаюсь, воспевали любовь к даме сердца? Ведь так? — ехидно добавила Ленка.
— Еще как воспевали! — охотно подтвердил я, решив довести бедного Клочика до белого каления. — У них это серенадами называлось.
Клочик больше не мог выдержать этой пытки. Он заерзал и хрипло сказал:
