Машина скользнула под железнодорожный мост, и Андрей заерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее. Новый день...
Сотовый запиликал, сбивая дрему прочь, и Андрей неловко зашарил по карманам.
– Да? – Холодный пластик приятно прикасался к заросшей щеке.
– Костин?
– Он самый, Юрий Лексеич, точно так!
– Как Павел? – Мельников тактично не замечал пьяной медлительности ответов Андрея. – Ты возвращался к главврачу?
– Да, Юрий Лексеич, вернулся я... Все вроде. – Андрей отстранился от трубки, трижды сплюнул через левое плечо и замер со сжатыми в кулак пальцами, пытаясь отыскать в обшитом пластиком кебе хоть что-то деревянное. Рассеянно осмотревшись, легонько постучал себя по лбу. Водитель, с застывшей на лице нейтральной улыбкой, внимательно посмотрел на него через зеркальце заднего вида. – Вроде все в порядке. Легкое удалось заштопать, он сейчас в... – Андрей с трудом удержал зевок, – в реанимации, хотя уже должны были перевести в палату.
– Ну, слава тебе, Господи! – Андрей очень красочно представил себе, как Мельников истово крестится. – Сам как?
– Я? – Андрей удивленно посмотрел на телефон, краем глаза заметив, что проехали высоченные купола ЦУМа. – В меня-то в общем ничего не попало, Лексеич... Ни пульки.
– Не хами, Андрей. Выпивший? – В голосе шефа не было и капли привычной суровости.
– Выпимший. Маленько...
– Знаю я твое маленько, Костин. – Мельников пошелестел бумажками. – Ладно. Дуй домой, на работе раньше двух чтоб тебя не видел... зато потом держись... Римма Ивановна тобой очень тут заинтересовалась...
Только через мгновение Андрей понял, что сматерился прямо в ухо своему непосредственному начальнику.
– Ой, Юрий Алексеевич, виноват, сорвался!
– Да ладно там... Езжай, отсыпайся... Конец связи.
Андрей закрыл трубку, короткой тонкой антенкой почесав лоб. Значит, можно поспать... Это хорошо. А вот заинтересованность штатного психолога его персоной – это уже хуже, но ладно... это все завтра. А сейчас постель, постель и еще раз постель... Как в том анекдоте. «Вчера приперся домой в три. – Так поздно? – А что сказала жена? – Я не женат. – Да, а тогда чего так рано?»
Снаружи проплывал город – еще только начавший просыпаться, такой холодный и пустой. И такой родной. Андрей любил этот город. Как любил города вообще. Каменные лабиринты, ловушки душ. Он вырос в городе, всю свою жизнь в нем прожил, и ему очень нравилось ощущать себя своим в этом мире. Город лечил, радовал, заставлял думать и позволял отдыхать. Ночные улицы были полны какого-то мрачного, фундаментального раздумья о судьбах Вселенной. Андрей мог чувствовать себя здесь совершенно свободно и легко. А особенно обладая спрятанной в кобуре силой, позволяющей ему не оглядываться лишний раз в темном переулке или практически без страха гулять по рассветной набережной. Он дышал городом полной грудью и другого не хотел.
Мебельный магазин, гастроном, ларьки, ларьки, банк, институт, магазин тканей, парикмахерская, кафе, школа, ресторан, магазин, рынок, почта. Улицы мутными слайдами мелькали в окне.
– Площадь Калинина, прибыли. – Ну не умеют наши делать человеческие модуляторы голоса. Точнее, человеческие-то они и делают, только получается, как всегда, как из унитаза... Таксист обернулся к Андрею и посмотрел на него с таким видом, словно только что исполнил арию Пьеро.
– Оччнь хршо... – Андрей чиркнул банковской карточкой по автомату оплаты и буквально вывалился из машины.
Черт! Как назло, когда хочется поплакать, нет дождя! Андрей немного постоял посреди двора, провожая взглядом такси, и поплелся к подъезду, глубоко дыша утренним воздухом. Перед глазами стояла картинка, та самая, которую он всю ночь безуспешно пытался утопить в водке, – лежащий лицом вниз Пашка и растекающееся из-под груди ярко-красное пятно.
В трех шагах от дверей Андрея вырвало. Одной водкой.
Несколько минут постоял, сосредоточенно пытаясь вспомнить, где находится, с трудом открыл дверь и вошел внутрь.
