– Где же они?
– Какой-то их тут всё выносил. Вроде дворника.
– Дворника?
– Ну да… Там во дворе у него каморка… (почти сочувственно) Может и осталось чего…
– Не исключено,-согласился Комов.
– Желаю удачи,-попрощался с ними строитель и довольно быстро исчез.
– Что же, пойду искать дворника,-сообщил Алексей Лизе.
Он увидел глаза, полные откровенных подозрений.
– А вы из какого издания?
– Из солидного.
– А всё-таки?
– Знаете, что? Если вы хотите продолжить разговор…
– Нет,-обрезала она.
– Ну вот! А я хотел вам всё о себе рассказать. Но только не здесь. А знаете, где?
– Где?-не выдержала она.
– Не знаю,-признался Комов.-Но ведь можно найти какое-нибудь симпатичное место, правда?
Голос у него был такой искренний и даже почти умоляющий. И вообще он выглядел в этот день очень прилично, не на свою зарплату.
– Ну… я не знаю…-протянула она, смягчаясь.
– Чтобы вас не пугать, предлагаю на выбор: мой телефон вам или ваш – мне?
– Ну… запишите мой.
Вот так суровый следователь, с ходу западающий на длинноногих свидетельниц!
"Но ведь она работала в том самом институте!-придумал он тут же для себя служебное оправдание, записывая телефон,-А теперь работает в этой самой блатной конторе. Что может быть ценнее такого информатора?"
На обратном пути Комов нашел во дворе логово дворника, которое нетрудно было определить по припаркованной возле него традиционной детской коляске с привязанным сверху проволокой жестяным корытом. Дверь логова была приоткрыта, хозяин внутри звенел стеклом. Как выяснилось, он сортировал по калибру честно добытые пустые бутылки и к появлению Комова отнесся неприязненно.
– Посторонним сюда нельзя!
– Извините ради бога, я по одному небольшому делу. Когда институт освобождали, говорят, вы занимались вывозом мусора?
– Ничего я не знаю,-неприветливо ответил дворник.
– Ну конечно!-поощрил это незнание Алексей.-Вы и знать ничего не должны… Скажите, а совершенно случайно что-нибудь от того мусора не осталось?
– Вы кто – шпион?-враждебно спросил мрачный тип, отрываясь от подсчета бутылок.
– Так осталось или нет?-повторил Комов, переместившись так, чтобы немного подсветить эту неприятную физиономию втекающим снаружи разбавленным солнцем.
– Был разный мусор… Всё выкинул.
– А ничего не оставили себе… на память? Исключительно на память?
– Ничего.
По глазам Комов увидел: оставил. Рука полезла за удостоверением, но по дороге Алексей передумал и вытащил красивую синюю бумажку.
– Мне бы только взглянуть.
Дворник посмотрел на полусотенную с желанием и опаской.
– Бумаг много было разных…
– Но что-нибудь-то осталось?
Дворник повернул голову вбок и задумчиво посмотрел на завешенную разнообразной полиграфической продукцией стену.
– Вот тут…-сказал он.-Календарик ихний я повесил.
Комов был вынужден подойти вплотную к этой выставке улыбающихся красоток, ковбоев фирмы "Мальборо" и гоночных автомобилей, где разобрал знакомое по глянцевым журналам и французским кинофильмам какое-то архитектурное чудо Парижа.
– И больше ничего?-спросил он, поигрывая в воздухе купюрой, словно козырной картой.
Дворник добросовестно подумал.
– Разве вот еще папочка…
– Можно посмотреть?
– Да просто папочка. Ничего в ней такого…
Сдерживая раздражение, которое у него вызывал упрямый посетитель, хозяин логова начал рыться в своих сокровищах, приговаривая:
– Просто папочка красивая… А ничего в ней нет… и не было…
Наконец он нашел обычную коленкоровую папку с ужасным псевдозолотым тиснением и гордой надписью "Москва".
Корявыми пальцами он раскрыл папку и показал ее тусклые внутренности Комову.
– Ну-ка, дайте я взгляну,-сказал тот, протягивая в обмен пятидесятирублевку.
Решив, что уже достоин, дворник взял бумажку. Взял он ее, надо сказать, с гораздо большим удовольствием, чем Комов – холодный скользский коленкор, извлеченный из помойки. Что, интересно, собирался хранить в нем страж чистоты двора? Записки о новом методе сгребания опавших листьев? Газетные вырезки о жизни принцессы Дианы и Аллы Борисовны Пугачевой? А может быть просто чистые рукавицы, выданные по случаю начала нового финанского года?..
Алексей не успел всласть поразмышлять над этим. Повернув папочку к свету, он сразу заметил на желтенькой подкладке полустершуюся надпись, с педантичной аккуратностью сделанную шариковой ручкой: "Петросорокин И.А., 14-й отдел".
