Энни заметалась по комнате, ища стенной шкаф, закуток — что-нибудь. Потом она споткнулась и растянулась на холодном полу. Лицо зависло над пустым проёмом, и щёку задело робкое дуновение знобящего ветерка. Покрытие пола составляли большие съёмные квадраты. Один из них был откреплён и сдвинут с места, а не утоплен заподлицо. Его не заделали в пол, осталась щель, и, запнувшись, Энни её расширила.
Она глянула вниз. Под полом обнаружился полупроходной технический канал.
Отпихнув в сторону оправленную в металл виниловую пластину, Энни скользнула в проём. Лёжа лицом вверх, закрыла отверстие квадратом и мягко его подталкивала, пока он не встал в пазы. Вошло плотно. Только что поблёскивала полоска света, просочившегося из коридора, — и вот пропала даже она. Энни лежала предельно тихо, совершенно очистив разум, как делала при ночёвке возле уличных дверей. Она стала невидимкой. Ворох тряпья. Груда мусора. Отбросы. Никаких мыслей, только тепло куклы.
Она слышала, как мужчины шумят в коридоре, дёргая двери. «Я закутала тебя в одеяла, Алан. Сейчас ты согреешься». Мужчины вошли в зал с компьютерами. И никого не обнаружили.
— Она должна быть здесь! Вот свинство!
— Может, мы не заметили выход.
— Или она заперлась в одной из комнат. Проверим? Взломаем?
— Да ты ещё тупей, чем обычно. Сигнализацию не слышишь? Надо выбираться!
— Он оторвёт нам яйца.
— С чего бы? Он бы справился лучше? Сидит сейчас там возле трупа Бидди... Думаешь, его это радует?
К верещанию сигнализации добавился новый звук. Автомобильный гудок с улицы. Он истерично взвизгивал вновь и вновь.
— Мы найдём её.
Затем звук шагов. Затем топот бега.
Энни лежала бездумно и тихо, прижав к себе куклу.
Было тепло — так же тепло, как на протяжении всего ноября. Она проспала там до утра.
На следующий день в последнем нью-йоркском кафе-автомате, где, вставив жетон, из чудесных окошечек можно получить еду, Энни узнала о двух смертях.
Нет, не о гибели мужчины возле вращающейся двери. О смертях двух негритянок. Бидди, выблевавший большую часть своих внутренних органов, разваренных, как омары Чесапикского залива, занял всю первую полосу газеты «Пост», которую Энни сунула под одежду для защиты от пронизывающего ноябрьского ветра. А в закоулках центральной части города нашли двух женщин, их лица были разворочены пулями крупного калибра. Одну, по прозвищу Крабик, Энни знала. Наводка поступила от общительного почитателя Громовой Птицы, который остановился у столика Энни, пока она без суеты обедала рыбными котлетами и чаем.
Энни поняла, кого искали убийцы. И сразу догадалась, почему они убили двух побирушек, Крабика и вторую: для белых, которые ездят в длинных лимузинах, все старые черномазые бомжихи выглядят одинаково. Энни медленно откусила от рыбной котлеты и уставилась в окно на 42-ю улицу, наблюдая мельтешение окружающего мира. Что ей теперь делать?
Будут новые и новые убийства, и в центре города не останется безопасных мест для ночлега. Энни это понимала. Дело рук бандитов — так сообщалось в выпуске «Пост», который у неё под пальто. Попытка предупредить тех женщин не имела бы никакого смысла. Куда им идти? Куда им захотелось бы уйти? Даже Энни, зная о происходящем практически всё... Даже она не покинет этот район: здесь привычный ареал обитания и здесь у неё проявляется территориальный императив. И очень скоро хищники выйдут на её след.
Энни кивнула собеседнику, который накаркал ей беду, и он заковылял прочь, чтобы налить себе чашку кофе из краника на стене. Спешно прикончив рыбную котлету, Энни выскользнула из кафе-автомата так же легко, как утром — из копировального центра.
Стараясь не привлекать внимание, она вернулась на 51-ю улицу. Место происшествия оказалось огорожено барьерами и зелёной лентой с надписью: «Полицейское расследование — Не приближаться». И всё же кругом яблоку негде было упасть. Улицу наводнили не только офисные работники, которые подходили и уходили, но и зеваки, заворожённые зрелищем. В Нью-Йорке немного нужно, чтобы сбежалась толпа. Из-за падения карниза соберётся синклит.
Энни не верила своей удаче. Она сообразила, что полиция ничего не подозревает о свидетельнице. Мужчины, чтобы получить возможность ворваться в стеклянные двери, вынуждены были отшвырнуть в сторону её тележку и пожитки, рассыпав их по тротуару; и копы решили, что эти вещи — такой же хлам, как и то, что лежало возле обочины в коричневых полиэтиленовых мешках с мусором. Её тележка и удобные диванные подушки, её картонки и кофты... Всё это находилось внутри заграждения. Что-то в мусорных урнах, что-то поверх груды мешков с отбросами, что-то просто валялось в грязи.
