Она нашла обновленную серию с Джулианом – Джулиан 2015-го лукаво улыбался. Но ни одно лицо на фотографиях Ричарда Кампо никогда не выражало какую-то одну эмоцию. Джулиан также выглядел смущенным и при этом торжествующим.
Она наткнулась на Джейка Остина.
– Вот она, моя девочка! – сказал он.
Она похлопала его по груди.
– Я не твоя девочка, Джейк. Но рада тебя видеть.
Она и правда была рада. За последние десять минут она совсем перестала понимать, какой сейчас, черт возьми, год – год выставки Норы, год, когда исчез Джулиан, год, когда она впервые повела Клэр в галерею Бригга, год, когда Клэр родилась – и вдруг перед ней возникло живое, ходячее напоминание, что сейчас 2015-й.
– Зацени! – сказал он. – Из фильма.
Он указал через зал туда, где стоял актер, тот, кого на улице кто-то назвал Дермотт Макдермотт.
Но никто не смотрел на него; все смотрели на Ричарда, только что вошедшего. Облегающие серые слаксы, коралловая рубашка с открытой шеей, на щеках румянец. Ее знаменитый друг. До чего загадочна жизнь.
К тому времени, как Фиона обошла сборную стенку, Джейк отчалил поднять бокалы с шумными молодыми британцами и к ней вернулся Джулиан.
– Все в порядке с твоей дочерью? – спросил он.
– Одному богу известно.
– Будет в порядке. Я это вижу. Я разбираюсь в таких вещах. И, боже мой, она вылитая ты.
Фиона рассмеялась.
– В ней ничего моего. В этом проблема.
– Ты шутишь? Ты разве не помнишь себя? Ты же была совершенно непробиваемой – практически юной дикаркой! Помнишь, как ты сказала родителям, что ляжешь в гроб Нико, если мы все не придем на вигилию?
– Не было там никакого гроба. Я сказала, что встану и всем скажу.
– Окей. Но ты поняла мою мысль.
– По-другому я бы просто не выжила.
Джулиан улыбнулся.
– В этом нет ничего плохого. Эй, ты действительно переезжаешь сюда?
– Я на самом деле думаю об этом, да. На какое-то время. Поверить не могу, что говорю это, но да.
– Ну, я тобой горжусь. Эй, ты еще не видела это?
– Видела что?
– Ну, две вещи, вообще-то. Три вещи! Ты видела меня? Как я – ничего смотрюсь?
– Ты смотришься сногсшибательно, Джулиан.
– Окей, две другие вещи. Вот одна.
Он взял ее за плечи и повернул в сторону светящегося короба, установленного на стене и сплошь покрытого черно-белыми фотопленками. Размером с панорамное окно. Одни пленки висели вертикально, другие – горизонтально. Иногда они пересекались. Эта работа называлась «1983». С каждой стороны висели увеличительные стекла, сильные – это было очень кстати, потому что Фионе не хотелось выуживать из сумочки очки.
Она начала произвольно с верхнего левого края. Там была хроника какой-то вечеринки, в каждом кадре слишком много человек, чтобы выделить кого-то. Фиона как будто узнала несколько кадров с Катсу Татами. Четверо мужчин в ряд, похоже, с гей-парада, махали флагами. Там был высоченный парень, продававший сигареты поштучно на углу Халстед-стрит. Был Тедди Нэпплс. Они целовались, и танцевали, и валялись на диванах, и носили нелепую одежду, и подбрасывали блинчики, и загорали на скалах.
Она надеялась увидеть Нико, но тщетно.
– Смотри, – сказал Джулиан.
И она увидела себя, приобнявшую Терренса. Кажется, в каком-то ресторане. Она совершенно не помнила себя такой хорошенькой, такой счастливой. Клэр еще была просто яйцеклеткой в ее яичниках, чем-то, что Фиона еще не успела разрушить. Слева в кадре был Йель, с открытым ртом, говоривший с кем-то за кадром. На заднем плане зеркало, в котором отражались столы по всему залу, посетители и сам Ричард, вспышка вместо головы.
Фионе хотелось влезть в фотографию, сказать: «Стойте на месте».
Разве камера не дала ей хотя бы это, если не больше? Она остановила этот миг навечно.
«Оставайтесь там, – подумала она. – Оставайтесь там».
Джулиан, выждав минуту, сказал:
– Я думал о «Гамлете». Ты знаешь, я играл в трех разных постановках и никогда не был Гамлетом. Вообще-то я хотел бы сыграть Горацио. Им мне тоже побыть не удалось.
Фиону в тот момент наполнила дурашливая, иррациональная любовь к Джулиану, за все, что он собирался ей рассказать, потому что она почувствовала за спиной у себя Нико, и Йеля, и Терренса, и всех их – как они закатывают глаза на Джулиана, на его рассказ о себе, о своем актерстве, что было совершенно в духе Джулиана, но они все равно любили его, как и Фиона.
