– Сам ты придурочный, – сказал Назим, усмехаясь. – А мэр у нас полный даун…
Ханин ткнул прутиком в грудь Назима и сказал:
– Еще что скажешь, я тебя лично задушу. Уж лучше я, чем охрана на штрафработах.
– Командир, – обиделся Назим, – здесь все свои. Я с ними и «пятиручье» брал штурмом, и за большой залив мы ходили. Пять суток на плотах без жратвы… А уж сколько походов… так это вообще…
– Ладно, – махнул прутиком Ханин, – просто как-нибудь забудешься в городе, и хана и тебе, и твоим парням. Надеюсь, о Самсоне слышал? И Мялова помнишь?
– Я, командир, только на груди у своей Незабудки могу такое болтать.
Все заржали… Ханин тоже. Потом он спросил:
– А почему Незабудка-то? Ее ж вроде Катериной зовут.
– А такую фиг забудешь… – высказался Назим.
Хохот, опять хохот. Им бы все хиханьки…
Чтобы вернуться в деловое русло, Ханин сказал:
– Так что, ты считаешь, можно транспорт пригнать?
– А как же, – ответил Назим. – И топливо найти можно.
Ханин задумался, а потом сказал с интонацией, мол, слабо:
– Найди!
– Че, серьезно? – недоверчиво спросил Назим.
– Конечно.
– И куда его? Мэру? Не-а, без меня тогда… – Назим замахал руками.
– Не мэру. Не ему. Нам, – выразительно вздернул брови Ханин.
Все насторожились.
– Да, нам… – сказал Ханин, оглядев бойцов.
– Но мэр! – недоумевал Назим.
– А вы в город не гоните его. Сюда. На «поляну сходов». Или еще какое другое место.
– Зачем? – удивился Назим. – Ага. Я понял. Мы типа в ходку, а сами на транспорт и дальше, да?
– А чем плохо?
Назим пригорюнился:
– Тогда придется со всеми переговаривать. Полейщук-то, конечно, согласится. А эти мэрские прихвостни Роберт и Виктор Павлович?
– А зачем они нам?
– Командир. Это ж ерунда. Транспорт придется ставить на расстоянии полудневного перехода. Иначе из города запалят. А если там ставить, то запалят эти. Они же не тупицы. Свежие следы увидят и растрезвонят. И хорошо, если только меня, вас и Полейщука в штрафники запишут, а то и остальных туда же…
– А кто им жрачку таскать будет?
– Еще наберут… – уверенно сказал Назим.
– Есть идеи? – спросил Ханин у бойцов Назима.
Все молчали. Правильно все их командир сказал.
– Я поговорю с Робертом и Виктором, – сказал Ханин.
Назим обрадовался:
– Вот это другой разговор. А лучше не вы, а ваш друг. Как его там… Антон Рухлов. Он им карты рисовал, чтобы схроны отмечать, ну и так далее. Они ему не откажут… Да и вас они уважают всяко больше, чем меня. Роберт с Виктором знают, как я их люблю.
Назим сделал неприличный жест, и все опять засмеялись.
До темноты группа Назима ушла с поляны в город. Легко поднялись, сплевывая в траву окурки и впрягшись в волокушу, исчезли в лесной глуши, которую прорезала насквозь широкая тропа. Ханин посидел, пока совсем не стемнело, и только тогда разбудил прикорнувшего было Михаила. Тот, еще не заспавшись, бодро вскочил и поплелся без слов следом за командиром в кусты на опушке. Пройдя мимо часового, Ханин назвался и, не дожидаясь ответа, пошел дальше, увлекая за собой Михаила.
Ночной лес, ставший за последние месяцы таким родным для Ханина, и сейчас не подвел. Не бросались под ноги корневища, не пытались выколоть глаза низко свисающие ветви. А может, просто Ханин научился ходить по лесу за это время. Даже по ночному. Михаил сзади тоже не создавал шума. Не въезжал в спину командиру, не сопел, как паровоз, но и не отставал, также стараясь не создавать шума.
К оставленным группой Назима мешкам подошли всего за минут десять. Они были на том самом месте, где всегда группы скидывали контрабанду.
Ханин наклонился и ухватил один из нестандартно больших мешков. Взвалил его к себе на плечи. При этом в нем раздалось характерное бряцанье металла.
– Бери второй, – тихо сказал Ханин и двинулся куда-то уж совсем в чащу без тропинок и ориентиров.
– Тяжелый… – раздался сзади ропот Михаила.
Ханин не ответил, но вскоре услышал за спиной движение пацана.
Михаилу было, наверное, хуже всего, устроившись на новом месте. Да и до этого было не сладко. Вся рота откровенно обвиняла его в том, что он не просто дезертировал, но и еще погубил своего товарища. Когда роту расформировали, он остался совсем один среди не просто чужих и незнакомых людей, да еще вдобавок среди которых попадались и люди, его просто ненавидящие. Слухи о том, что он сотворил, быстро вышли за пределы роты. Сначала на уборке мусора из города, куда смог устроиться ради карточек Миша, с ним стал работать и другой парнишка из его роты. Уже через три дня на Михаила косо посматривали и откровенно игнорировали в общении. Через неделю уже никто из новых товарищей особо и не скрывал своего презрения к нему. Он ушел.
