Роман сел на пол возле мойки и тихо заплакал от только что пережитого. Ему искренне было жаль тех, кого он убил. И неважно, что они тоже уголовники. Они же люди…
Правда, уже к вечеру на место успокоившегося Романа пригнали женщину, а его вызвали к Улему в дом.
Туда его гнали пинками и прикладами.
– …Ты теперь тоже убийца, – сказал Улем, вертя в пальцах вытащенную из глаза неудавшегося заговорщика вилку. – И мне нет смысла оставлять тебя рабом. Но кроме этого, за мной должок. Жизнь слишком хороший подарок, чтобы я тебя не отблагодарил. Ты свободен. Можешь идти на все четыре стороны. Но… Тебе теперь с ментами не жить. Да и с обыкновенными… тебе тоже скучно будет. Останься со мной. Мне, кровь из носу, нужны такие, как ты. Ты еще не умеешь предавать, но уже умеешь убивать. Будешь моим личным адъютантом. Да и нравишься ты мне. Ты по возрасту, как мой сын… Где он теперь, шалопай…
Роман молчал, не зная, что ответить. Сказать, что он уйдет? Тогда эта вилка в руках Улема может оказаться теперь в глазу Романа. Вот и не будет больше кредитора. Сказать, что он остается? Остается среди этих?!
Роман посмотрел в глаза Улему. Сначала робко. Потом все больше и больше набираясь наглости в этих глазах. Казалось, что Роман впитывал от Улема какую-то безбашенность. Какую-то злость.
И они поговорили…
От Улема он вышел в другой одежде и первым делом заехал в морду тому уроду, что гнал его сюда. Улем стоя на крыльце, поржал и похвалил Романа. А тот козел, валяясь на земле и утираясь кровью, тоже, вторя Улему, смеялся и мерзко так похрюкивал. Не козел, а свинья.
Вспомнив про свиней, он вспомнил и того подонка, который измывался над ним, как и до этого над Ильей, обещая зарезать, как свинью. В ту ночь, за полночь, они с ним, чтобы никто не видел, напились и скорешились, пообещав забыть старые обиды.
Первую неделю Роману, конечно, хотелось втихаря свалить от тех, кто над ним так глумился, но Улем не дремал. Несколько раз подсовывал ему потаскушек, живших почти вольно на территории лагеря и поселка, несколько раз закрывал глаза на его пьянки. Простил за избитого Романом одного охранника барака. Ну, тот просто не хотел пропускать бывшего раба внутрь. Да, там еще были приключения, но все сошло с рук бывшему курсанту, и вскоре он успокоился. Начал учиться стрелять и метать нож. Каждое утро с небольшим числом тех, кто желал поддерживать форму, бегал. Короче говоря, он нешуточно повзрослел за несколько месяцев. От неуверенности не осталось и следа. Но еще посещали его мысли о том, что все это бред и ему нечего делать среди бывших уголовников и отъявленных бандитов. Что где-то у него мать, сестра и отец, всю его жизнь боявшийся за сына и предостерегавший его от дурных знакомств. Мысли он выветривал на мотоцикле, лично им пригнанном из очередной поездки на вербовку.
Вербовка была основным делом как Романа, так и еще десятка преданных Улему людей. План Улема, ранее не очень понятный Роману, теперь уже обрисовался ему во всех подробностях. Чем больше народу, тем более велик шанс удержать власть в своих руках и не отдать ее государству, когда оно очухается и начнет наводить конституционный порядок на своей территории. Да и когда начнет, его-то первым шагом, конечно, будет не Улем с его братией. Хватало новообразованных Сибирской и Дальневосточной республик. А также горцев и беженцев.
У Улема уже сейчас было более двух тысяч штыков. И полтысячи душ рабов и условно свободных – шлюх, механиков, врачей, поваров, связистов… Три боевых командира решали практически все тактические задачи. А десяток командиров поисковых отрядов решал все проблемы с обеспечением пропитания, оружия и разведки. Один из них, Артист, с прошлых времен приходился корешем Ринату. Именно к нему, нарвавшемуся на отпор в одной из деревушек, так спешили посланники Улема.
Низкое, затянутое тучами небо стало совсем темным, когда Роман увидел перед собой хвост разведколонны. Три грузовика, крытых тентом, под защитой одного джипа с охраной, скрытые нависшими над дорогой деревьями, казались замершей гигантской гусеницей в темноте сумерек.
