2
35
Когда «огневое бедствие» закончилось, казак отправился в
пострадавшие кварталы города. Решил посмотреть, как там живут его
земляки.. Ничего радостного, конечно, не нашел и не увидел. Лишь черные
печные трубы, обожженные развалины кирпичных домов, зола на месте
деревянных изб, смрад, копоть. Да проклятья и жалобы погорельцев,
рыдания жен и плач детей. Казаки вспоминали свою прежнюю жизнь «до
огня»: она казалась им спокойной и благополучной.
После «путешествий» по городу прадед возвращался домой уставшим
и невеселым. Поздним вечером выходил на давно знакомый высокий
берег Урала, спускался к воде по тропинке, вырубленной в яру, как будто
прощался с суровой и любимой рекой... Память и сердце подсказывали
слова старинной песни:
Яик ты наш, Яикушка, Яик сын Горынович!
Про тебя, про Яикушку идет слава добрая,
Про тебя, про Яикушку идет речь хорошая!
Золоченое у Яикушки его было донышко,
Серебряная у Яикушки его была покрышечка,
Жемчужные у Горыныча его круты бережки.
Круты бережки, низки долушки
У нашего преславутого Яикушки.
Костьми белыми казачьими усеяны,
Кровью алою молодецкою упитаны,
Горючими слезами матерей и жен поливаны...
Где кость лежит – там шихан стоит,
Где кровь лилась – там вязель сплелась,
Где слеза пала - там озерце стало...
Любовался зеленеющими лесами на бухарской стороне. Печально
думал о далеких Камыш-Самарских озерах, вспоминал степные котлубани
(«малое глубокое озерцо»” – Вл. Даль), на которых бывал летом и осенью.
В поездках прадеда нередко сопровождал его единственный сын Семен.
Будущий переселенец болезненно (сердцем!) принимал будущий
поворот в своей жизни. Сомневался... Опасался... Рассчитывал... И все же
решил: «не надо дразнить судьбу». Следует поклониться строгому
Яикушке, поблагодарить быстротечного Горыныча, пока он еще сохранил
доброе расположение и щедрую милость к казаку... Может, придется
отказаться от любимых рыбацких привычек? Ведь придется перебираться
в Форштадт и строить там новый дом. Не по душе задуманное, но что же
делать? Иного решения прадед не видел. Да его, наверное, и не было.
Летом казак поднял на берег свою остроносую будару. .Многие годы
плавал на ней далеко вниз по Уралу. Но год спустя, заново просмоленная,
лодка будет храниться во дворе, под навесом, в ожидании очередной
36
плавни. Прадед осмотрел и подержал в руках давно знакомые весла,
крепкие багры ,тонкие подбагренники и острые пешни, еще раз просушил
на солнце сижи и режаки (сети с ячейками разных размеров ), зачем-то
посчитал балберки (поплавки) и грузила на сетях.
Нетерпеливый казак (многие в нашем роду не любили и не привыкли
ждать) надеялся закончить беспокойное дело быстро и бесповоротно. Но в
тот страшный год многое из задуманного он не успел выполнить. Как
часто бывает, вдруг возникли новые обязательные, срочные дела,
заставившие прадеда отложить на неопределенное время исполнение
главного своего плана. Спустил к реке будару, вновь взялся за весла, сети
и багры.. Он не хотел пропускать (хотя и опоздал к открытию) сначала –
весенней плавни, затем – сенокоса. Позже подступила осенняя плавня, за
ней багренье (« одно коровоженье», как говорили уральцы). Каждая новая
встреча с рекой тревожила: простит ли Яик-батюшка казаку измену. Но все
же, кажется, больше думалось о будущем рыбацкой удаче, чем о скором
расставании с любимой рекой: «Подыму двух-трех серьезных рыб, отдам
заезжему барыге, потом перееду и начну строиться».
Впрочем ( если говорить откровенно), прадеда как настоящего казака
не столько заботила «прибыль дому», сколько радовало участие в
традиционных войсковых «действах», когда можно было спокойно,
обстоятельно поговорить со старыми приятелями-односумами о
нынешней беспокойной жизни и пожарных бедах, поделиться
хозяйственными заботами. И, конечно, посидеть в хорошей, веселой
компании со стаканом в руке.
Хорошо наши пумали...
Епифан сидит в кругу,
Одну лошадь пропивает
И другая начеку...
