22 июня
Утро
37-й гвардейский стрелковый корпус наступает на Олонец. 98-я и 99-я гвардейские стрелковые дивизии при поддержке 100-й гвардейской стрелковой дивизии и танков подвижной группы ведут упорные бои в районе Назарьевской и Пустоши.
Берег Ладожского озера у деревни Юшкова.
(Район сосредоточения и посадки
на транспорты 70-й отдельной морской
стрелковой бригады).
13.30
Попутный прогуливался в накинутой на плечи телогрейке. Вот как человек умудряется держать себя столь многозначительно, что фуфайка в масляных пятнах выглядит маскировкой, скрывающей погоны не иначе чем полковничьи? И фуражка полинявшая этого впечатления совершенно не портит. Спешащие офицеры козыряют, ушлый рядовой состав вообще стороной норовит проскочить. И ведь ничего такого грозного майор не орет, кивает одобрительно, а вот поди ж ты…
Погрузка заканчивалась. Грузились десантники с поставленных у берега барж. Орудия, автомашины, лошадей уже загнали на транспорты — цепочка разноразмерных судов темнела поодаль. Постепенно и катера отходили от импровизированной пристани. Прибрежная роща, порядком вытоптанная, поредевшая и захламленная всякой военной тарой и иным мусором, на глазах пустела. Прорысили опаздывающие связисты, обвешанные катушками с телефонным проводом. Попутный погрозил пальцем — телефонисты поднажали, протопали по сходням.
Марина издала какой-то звук вроде возмущенного фырканья. Женьке и самому было неудобно за начальника — люди работают, суетятся, а он дундуком напыщенным гуляет, пузо по-наполеоновски выпячивает. Нет, понятно, что так надо. С командованием десанта майор живенько мосты-контакты навел. Собственно, опергруппу здесь ждали. Особист бригады аж волновался. Это ж даже не из фронтового управления прибыли, а вообще из Москвы…
Опергруппа со своим скромным скарбом сидела у штабеля пустых снарядных ящиков. «Диверсантку» оставили отдыхать у комендантской землянки. Прикрытую масксетью, все как положено. Сдана под охрану, сберегут. Надо думать, побитость полуторки, так же, как ватник майора, воспринимается — многозначительной мимикрией. У нас же всегда так: транспорт невзрачный, лица банальные, зато новые масккостюмы так глаз и режут.
Между тем было прохладно — с озера «нанесло свежести», как выразился Торчок. Надо бы всем телогрейки заиметь…
Уходили дальше от берега транспорты. Старые, крупные «Стенсо», «Ханси», баржи… Канонерки «Бира», «Конструктор», «Селемджа»…
— Я-то кумекал — на самом пароходе пойдем, — пробормотал ефрейтор, провожая взглядом выглядящее вполне солидным и надежным судно.
— Если что, катером живо на борт перекинут, — хмуро заверил Коваленко.
— Извините, товарищ старший лейтенант, а там качка или как? — смущенно спросил радист. — Я насчет этого не очень.
— Это, Леша, от особенностей конкретного вестибулярного аппарата зависит, — принялся объяснять Коваленко. — Имеется такой чуткий и нужный орган, расположенный в каналах и мешочках внутреннего уха…
— И почему-то напрямую связанный с желудком, — подсказал Женька.
— Не остри, Земляков, — осудил старший лейтенант. — Личный состав интересуется и правильно делает. Подготовка у нас сухопутная, а задача…
Шведова морщилась. Она почему-то к Коваленко испытывала неприязнь, не меньшую, чем к майору. И не только в политических и э… хроно-развилистых разногласиях дело.
Женька раздумывал об особенностях человеческой психологии вообще и женской в частности. Краем уха слушал лекцию.
— …акватория солидная. С древности нами освоенная. В старину звалось — Нево.
— Вами, значит, освоено? — не удержалась старшина.
— А кем же? Нами, русскими. Или, думаете, что если у меня фамилия украинская, так мои прадеды исключительно на Хортице кулеш варили? — сдержанно поинтересовался Коваленко.
Шведова явно не поняла иронии, открыла рот, дабы уточнить, при чем здесь, собственно, национальность старшего лейтенанта, но вмешался быстро соображающий Торчок:
— Та вы погодьте о старине. Нам с сержантом иной интерес. Насущный. Много на том берегу финнов? Оно как высадимся: совсем в окруженье? Или то строгая военная тайна?
