Фоллен. Ха-ха! Так вот наконец ваш гордый герцог пресмыкается передо мной? Сэр, много лет тому назад, когда доброе слово его светлости, кивок его головы или прикосновение руки могло обратить в льстецов моих врагов, я был так жалок, что называл его своим покровителем. Я посвятил ему стихи, принес их ему домой и ждал в передней среди швейцаров и лакеев... а он, величаво проходя к своей карете, сказал мне на ходу, протягивая милостыню, как нищему: "О, вы поэт? Возьмите это. Вы такой худой - добавил он, - останьтесь и пообедайте с моими людьми". С людьми, то есть с его слугами!
Уилмот. Успокойтесь, мой добрый мистер Фоллен: его светлость со всеми нами обращается подобным же образом.
Фоллен. Идите и расскажите ему о содержании этих мемуаров! Они превратят гордого герцога в посмешище всего города... над ним станут глумиться лакеи, некогда потешавшиеся над моими лохмотьями, мемуары разоблачат его слабости, ошибки, наконец, его тайны. Скажите ему это и еще скажите, что бедность моя не станет орудием мести его брата; моя гордость не позволит мне взять у него деньги. Разве я неправ, сэр? Отвечайте, но не как искуситель бедняку. Если есть в вас хоть искра мужества, отвечайте, как человек человеку.
Уилмот (принимая свой собственный вид). Я отвечаю вам, сэр, как человек человеку, как джентльмен джентльмену. Я Фредерик лорд Уилмот. Простите этот обман. Герцог - друг моего отца. Я здесь для того, чтобы добыть то, что совершенно очевидно принадлежит ему одному. Мистер Фоллен, ваши произведения впервые подняли меня над миром прозаических чувств и научили верить в благородство, какое, я надеюсь, вам присуще. Дайте мне эти записки, и я отнесу их герцогу... без всякой оплаты, сэр, - такие вещи не имеют цены... И позвольте мне унести отсюда зримый образ нищеты, а в душе своей сохранить воспоминания о прекрасном человеке, с неподкупной честью, который сумел унизить своей щедростью именитого герцога, некогда оскорбившего его милостыней.
Фоллен. Возьмите ее... возьмите... (Отдает папку.) Я спасен от искушения. Благослови вас бог, молодой человек!
Уилмот. Теперь я дважды ваш должник: в ваших книгах я нашел богатство мысли, в вас самих героический пример. Примите от меня ничтожную часть моего долга. Я буду выплачивать вам ежегодно сумму, равную той, от которой вы отказались, как от взятки мистера Тонсона.
Фоллен. Милорд... милорд... (Заливается слезами.)
Уилмот. О, поверьте мне, наступит день, когда люди почувствуют, что тем, которые облагораживают жизнь, мы обязаны отвечать не благотворительностью, а данью! Значение писателя подымется вместе с цивилизацией, которую он вызвал к жизни, и обратит свои требования к широким кругам людей свободных, к той Королеве, которую мог бы воспеть даже Мильтон, а Хемпден мог бы умереть за нее.
Фоллен. О мечта моей юности! Сердце мое разрывается на части!
Входит Xардман.
Xардман. Что это? Фоллен рыдает! И разве после этого Эдмунд Керлл не негодяй?
Уилмот (сразу меняя свой тон в обращении к Фоллену на высокомерный). Не хочу и слушать о поэме, мистер Фоллен, не говорите мне ничего об этом. А-а, мистер Хардман! (Пряча папки.) Ваш покорный слуга! Сэр, сэр... если вы захотите опубликовать что-либо остроумное или пикантное... например подробности закулисной игры членов кабинета... или любовные похождения сэра Уолпола... я возьму это с таким же удовольствием, как любой другой издатель - остроумное и пикантное...
Хардман. Хотите подкупить меня, наглый мошенник.
Уилмот. О мой добрый мистер Хардман, я подкупил даже самого премьера ха-ха! Ваш слуга, сэр, ваш слуга. (Уходит.)
Хардман. Отвратительный бездельник! Мой дорогой мистер Фоллен, у вас есть рукопись мемуаров лорда Генри де Моубрей. Я представляю себе их большую ценность. Назовите вашу цену, я бы хотел познакомиться с ними.
Фоллен. У меня их уже нет, они в руках его брата, герцога Мидлсекского.
Хардман. Герцога? Это для меня как удар грома! Сэр, ведь вы читали эти мемуары... скажите, упоминается ли в них некая леди Морланд?
Фоллен. Да. В них заключено признание о том, что лорд Генри оклеветал ее, чтобы поддержать свою репутацию соблазнителя. Эта часть мемуаров была написана на смертном одре.
