Подняв руки, ежась под прицелами автоматов, следопыты зашагали обратно к позициям. Между тем канонада боя стихала, лишь изредка раздавались одиночные выстрелы.
Рядом с разбитым прямым попаданием артиллерийским орудием курили самокрутки матрос в порванной тельняшке и раненный в плечо красноармеец. Старшина остановился напротив них и, недовольный тем, что ему не отдают честь, спросил:
— Почему не на передовой?
Матрос ехидно прищурился и выдохнул кольцо табачного дыма.
— Так тут и есть она, передовая. А вы к нам как, воевать или пострелять личный состав прибыли?
Старшина побагровел.
— Что?! Давно в Особом отделе не был?! Кто такой? Фамилия, звание?
Матрос отвернулся в сторону, демонстрируя полное безразличие и к сотруднику НКВД, и к своей судьбе.
— Я моряк Краснознаменного Балтийского флота.
— Распустили вас тут… Ну ничего, я до тебя доберусь… Где командование?
Раненый красноармеец притушил самокрутку о каблук сапога.
— Идите прямо, не промахнетесь.
Раздался протяжный свист падающей мины. Со скрипом рухнула вырванная с корнем сосна. Сержант и старшина шлепнулись на землю, прикрыв головы руками. Зазвенело в ушах. Когда осела поднятая взрывом пыль, сержант приподнял голову и нашел глазами старшего.
— Товарищ старшина, сами видите, что тут… Того и гляди взрывом накроет. Может, их прямо здесь, без всяких церемоний?
— Отставить. Пусть решение принимают те, кому положено. — Старшина поднялся, отряхиваясь. — А ну, все встали и пошли.
Следопыты нехотя поднялись, и конвой тронулся дальше.
* * *
В блиндаже Нина перевязывала легко раненного в руку политрука Карпенко.
— Разрешите?
Увидев старшину и следопытов, политрук поморщился и устало кивнул.
— Ваши? — спросил старшина.
— Мои!
Старшина протянул Карпенко изъятые у следопытов документы.
— Драпали. Еле остановили. Через трибунал будете оформлять или сами примете решение?
Карпенко взял документы и, не рассматривая их, закрыл в сейфе.
— Какой сейчас трибунал, не видите, что творится? Еле оборону удержали.
Наступила пауза. Карпенко вздохнул и опустил глаза. Нина сидела молча, стараясь не смотреть на следопытов.
— Единственное, что могу для вас сделать, написать родным, что погибли в бою, — тихо произнес политрук. И приказал старшине: — Расстрелять.
— Личный состав будете собирать? — поинтересовался тот.
— Старшина, вы что, не понимаете, что происходит? Уведите их и там… Ясно?
— Так точно. — Старшина НКВД отдал честь и повернулся к следопытам: — А ну пошли.
— Товарищ политрук, разрешите обратиться? — попросил Борман.
Карпенко брезгливо поморщился.
— Только не надо про будущее и потомков. С такими как вы у нас нет будущего.
Борман опустил глаза в пол.
— Я не об этом. Что с Емельяновым?
— Раздавило его. Танком.
* * *
Когда следопыты вышли на живописную опушку леса, недалеко от того места, где их задержали, сотрудники НКВД дали команду остановиться. Старшина огляделся по сторонам и похлопал по автомату.
— Я сегодня добрый. Сами выбирайте место, какое душе угодно.
Следопыты медленно побрели к трем соснам, растущим на солнечной стороне поляны. Череп с отчаянием посмотрел на Бормана.
— Серега, это че — все?
— Похоже.
Чуха закрутил головой.
— Они не могут нас так убить. Мы же еще не родились.
Спирт краем глаза посмотрел назад — старшина и сержант держали их под прицелом.
— Сейчас узнаешь, могут или не могут.
Когда до сосен осталась пара шагов, старшина крикнул:
— Ну всё, стой!
Следопыты замерли. Череп не выдержал и повернулся.
— Дайте возможность кровью искупить вину! Мы же еще пользу можем Родине принести.
— Поздно ты о Родине вспомнил. Раньше надо было думать! Даем минуту, прощайтесь, — усмехнулся старшина НКВД.
Чуха заплакал. Остальные угрюмо молчали. Сверху к ногам следопытов упала кедровая шишка. За ней по стволу дерева спустилась рыжая белка. Череп попытался отогнать зверька:
— Иди отсюда, дура.
Раздалось тарахтение мотоцикла и пулеметная очередь. Следопыты, закрыв глаза, качнулись вперед в ожидании смерти, но никто из них не упал. Борман обвел удивленными глазами целых и невредимых приятелей и обернулся. На другом краю поляны остановился немецкий мотоцикл с коляской. Мордастый пулеметчик, сидевший в коляске, держал под прицелом сержанта НКВД, задравшего вверх руки. Старшина был мертв — он лежал ничком, все еще сжимая оружие.
