Санька смутился, покраснел и начал отнекиваться - зачем, мол, не нужно ему, - но когда солдат поманил его пальцем, все-таки подошел.
- Ну вот… Видал, как хорошо! - сказал сержант, когда Назаренко перекусил нитку и повернул Саньку лицом к нам.
А бабушка о своем:
- Дорогая вещь. По нынешним временам цены ей нет, - и тяжко вздохнула.
Бабушка смотрела не на нашивку, а на иголку, которую солдат собирался воткнуть себе в шапку. И воткнул бы, и спрятал бы, если б она не вздохнула еще раз. Не вздохнула, а почти простонала. И иголка с защитного цвета солдатской ниткой очутилась у бабушки в руках.
- Бери, хозяюшка, пользуйся, - великодушно махнул рукой Назаренко. Бабушка так и просияла.
Теперь всем хорошо: у Саньки - нашивка, у бабушки - иголка. Только мне досадно - никому до меня дела нет. Санькина доблесть всех словно ослепила.
Лишь когда Назаренко уселся на свое место возле печки, сержант обратил внимание и на меня.
- А тебя как звать?
- Иван.
- Молодчина, - одобрительно сказал сержант, будто это я сам себя окрестил. - Правильное имя. Иван - это Иван. Сила!
И хоть такая похвала - не красная нашивка, у меня немного отлегло на душе. А когда пошли разные истории - и подавно. Из тех историй, что рассказывали солдаты, перебивая друг дружку, выходило, что куда ни кинь - Иван и выносливей, и трудолюбивей, и хитрее, и умнее фрица. И живучести ему не занимать. Его только в злость ввести трудно, потому что он добр душою, но если уж разозлится - берегись. Так даст, что и не унесешь.
Солдата, который сделал Саньке нашивку за ранение, зовут Василием. Второго, низенького, похожего на татарина, - Юсупом. Но оба они говорят так, будто они тоже Иваны. А мне и примазываться не нужно: я в самом деле Иван! Разве не про меня сказано, я ведь и хитрый, и не дурак, и живучий - ого! Да и Санька живучий. Бабушка говорит - что кошка.
НАША БАБУШКА - СОЛДАТ И ДОКТОР
Где и кто теперь живет - не понять. Пойдешь к дядьке Скоку взять угольев на растопку, а там у него и Пеюны, и Нетыльки, и Кожухи - пол-улицы. Одни завтракают, а другие ждут, когда стол освободится.
У нас живет соседка - старая Мирониха, вторая соседка - тетка Фекла с детьми, или, как она говорит, с оравой. И старосельская одна семья попросилась. И не свои, а не могла бабушка отказать. Если б еще не на зиму глядя…
И так оно сообща все ладно выходит, что бабушка только диву дается. Станет, например, из бульбы-гнилушки «лапоники» расчинять, а закваски нет.
- Ховра, дай закваски.
И старосельская Ховра даст.
А там, глядишь, соль подчистую вышла. Тетка Фекла помнется-помнется и скажет:
- Возьми вот щепотку, посоли.
А у бабушки щепотка такая: если Феклиной солью посолит - воды обопьешься, если своей - преснятина, дальше некуда.
Да оно и веселее, и теплее скопом. Как надышим за ночь, так бабушка утром даже дверь открывает, чтоб свежего воздуха пустить.
И что главное - позабыли бабы, чьи куры на чьи грядки ходили, кто кому теленка сглазил. Если не поделят, бывает, самое горячее место в печи, так бабушка возьмет кочергу, жару под чугуны подгребет - и тихо. Все сварится, все упреет.
Как-то у женщин зашел разговор, отчего это они стали такими добрыми, и бабушка им сказала:
- Тю-ю! О чем вспомнили: куры-хворобуры, грядки-хворобятки. Это ведь где добро люди делят - там и свара. А тут беда. Ее на всех хватит. И ничего не поделаешь. Всяк живет, как бог пошлет.
Нам еще хорошо: мы сидим в хате. А тем, что в немецких блиндажах? Правда, тем, кто повыше, на горе, жить можно. А те, кто ближе к болоту, каждое утро таскают ведрами воду, что собирается за ночь на земляном полу, и клянут немцев на чем свет стоит. Нашли, окаянные, где блиндажи рыть!
Отцову дядьке, деду Николаю, еще повезло. Хоть у нас в хате места ему и не нашлось - не успел, зато у него огород высокий и в блиндаже сухо. Мы с Санькой помогли ему сложить печь, и теперь дед в ус не дует: рубит вербы и греется.
А на дворе ни осень, ни зима. То моросит холодный, мелкий, точно мак, дождь, то летают белые мухи, то барабанит по стеклам снежная крупа, то снова идет дождь.
- Не погода, а самая что ни есть хвороба, - вздыхает бабушка. - И как только те солдаты в окопах сидят?
