— Спасибо, — сказал я наконец, — наверное, это не поможет в расследовании. Но все равно благодарю за откровенность. И прошу тебя вот о чем — ни в коем случае твой отец не должен знать ничего обо мне.
— Я и не могу ему ничего рассказать, мы несколько лет не общались… но в чем дело? Ты можешь мне сказать? Отец, он…
— Он связан с кругами, которые знают о хальтаяте и пытаются… понимаешь, у них все очень серьезно. Они убивают и похищают людей. Если кому-то из его круга станет известно о том, что я — агент, это будет смертным приговором для меня.
Глаза Аханкары расширились.
— Нет, я, конечно… не беспокойся, даже если вдруг мы свяжемся с отцом каким-то образом, я не стану упоминать о тебе. Но отец…
— Ты считаешь, что он не мог связаться с такими кругами?
Аханкара отвела взгляд.
— Мог, — сказала она, помолчав, — к сожалению, я не могу этого исключить. Мог.
На экранчике кита Анквилла сидел за столом — неизвестно, в какой части света, постукивал карандашом по столу, и взгляд его, как обычно, действовал успокаивающе. Гипнотизировал.
— Вот как, значит… Да, мы упустили это из виду. Мой просчет. Теперь я вспоминаю — ведь я даже лично говорил с этим Бартом. Видел его в Шамбале. Он мне тогда уже не понравился.
Анку говорил убедительно. Он не врал. Он ведь никогда не врет, правда?
Дед заразительно улыбнулся, от голубых глаз побежали тонкие морщинки. Все же стареет он. Выглядит уже лет на шестьдесят.
— В сущности, это ничего не меняет, Клаус. Работай дальше. Очень хорошо, что ты пометил его офис. Просчет врага надо использовать. Знаешь, я думаю, он в самом деле тоскует по имата. Ведь он амару, чистый. Ему у нас хорошо на самом деле. Потому он и потянулся к тебе. Наивность, но нам это на руку. Все амару, знаешь, немного наивны.
Все, пожалуй, кроме тебя, старый лис…
— А с Аханкарой я поговорю сам. Не беспокойся об этом.
— Дед, у меня еще одно дело. Иллка… Я был на очной ставке с ней.
Анквилла нахмурился.
— Как она?
— Пока ничего. Но ты же их знаешь. Дед, Иллку надо вытащить. Я бы мог это сделать с одним Каяри.
Анквилла помолчал несколько секунд.
— Только на этом твоя работа с ОПБ будет закончена.
— Да. Но иначе они убьют ее. А кроме меня… я единственный, у кого есть прямой доступ в Центр. Конечно, можно выслать штурмовую группу и взломать…
— И это нельзя делать. Во всяком случае, мы не будем этого делать. Наш штурм будет иметь почти такое же значение, как и если ты проведешь операцию один с Каяри. Ты будешь раскрыт. Два года работы насмарку. ОПБ никто не остановит.
— Дед, но ее убьют!
— Может быть, не так сразу, — утешил Анквилла. Я стукнул кулаком по столу.
— Ты свихнулся? Это что — лучше? Ее будут пытать.
— У нее пятая ступень.
— Насколько я понимаю, и на пятой ступени болевые ощущения снимать невозможно. По крайней мере, долго.
— Да, это доступно только на седьмой, — согласился Анквилла, — но тем не менее, она сможет продержаться довольно долго. Может быть, к этому времени мы сможем провести спасательную операцию. Нам ведь и нужно всего несколько месяцев.
Я взялся за голову, в буквальном смысле, пальцы взъерошили волосы. Мне хотелось бы никогда не слышать этого.
— Клаус, — произнес Анквилла, — у нас не армия. У нас не урканский мир. Я не могу тебе приказывать. Мы вообще этого не делаем. Ты можешь решить сам. Решай. Спасай Иллку, раскрывайся, уходи. Или продолжай работу и уничтожь ОПБ. Целиком. Чтобы уже никому, никогда не приходилось… вот так. Решай сам, Клаус.
А ведь нельзя сказать, думал я, выруливая с автобана, что среди нас, амару, нет никакой иерархии. Она есть.
В каждом деле есть профессионалы получше, талантливее, трудолюбивее — и те, кто менее талантлив. Можно начисто отказаться от должностей и званий — и мы отказались — но вот этот разрыв в уровнях способностей, трудолюбия, опыта уничтожить невозможно.
Разница между нами и урку лишь в том, что нас этот разрыв не раздражает, не вызывает стресса, мы принимаем его спокойно, как должное. Радуемся за более опытного и талантливого товарища. Стремимся к самосовершенствованию в деле — но не к тому, чтобы занять место наверху. И это у нас врожденное, да и воспитанное тоже.
