В сентябре начались занятия в консерватории, и жизнь понемногу вошла в нормальное русло.
Старый скрипач, Роберт Генрихович, пил кофе в преподавательской. Кроме него, здесь сидела только заведующая учебной частью Любовь Петровна. Роберт Генрихович отхлебнул кофе и обратился к коллеге.
— Как вам моя новая ученица? Божественная игра! Это чёрт знает, что такое! Здесь и отрешённость, и фанатизм, и одержимость, и напор! Это даже не талант, это Дар! Да, да — Дар, с большой буквы! Есть, знаете, как говорят, мужская игра и женская игра. Но это, это выше этого! Это игра самого Ангела, у которого нет пола, как известно! И я счастлив, что хоть в конце жизни мне довелось такое услышать! Мне кажется, так играл сам маэстро. Н-да… сам маэстро Паганини… Во всяком случае, я именно так представлял себе его игру. Эта девочка в состоянии свести с ума любого. Мне кажется, что она и сама немного сумасшедшая, нормальный человек просто не в состоянии так играть! Мистика, чистая мистика!
— Кому это вы там поёте дифирамбы? Это вы про Анжелу Цыганкову?
— Господи, ну конечно! О ком я ещё могу говорить?! Вы, право, удивляете меня, дражайшая!
— Эта та из детского дома? У которой опекунша выпала из окна? Тёмная история… Она не испортит нам показатели?
— Что вы такое говорите?! Ну какие показатели?! Любовь Петровна! Вы вгоняете меня в шок! Надо же так выразиться! Испортит показатели! Да она прославит наше с вами учреждение во веки веков! И меня, старого ремесленника от музыки, и вас, бумажного червяка!
— Роберт Генрихович! Я бы попросила вас не выражаться!
— Ну, извините, дорогая, вырвалось, это я от избытка чувств. Не берите в голову. Не обращайте внимания на старого дурака.
— Да чего уж там… Если бы я вас не знала… К вам только спичку поднеси, вспыхиваете, как порох!
— Такой уж уродился. Но девочка просто клад, уж поверьте.
— Да верю я вам, не кипятитесь. Она вроде сейчас в квартире с сыном своей опекунши живёт? Она же ей квартиру завещала? Парень, я слышала, душевнобольной, и она за ним ухаживает.
— Всё так, всё так. Но что же здесь необычного? Женщина выпала из окна на работе, несчастный случай, не более того. Никто, знаете ли, не застрахован… Девочка-то здесь причём? А сынок у той женщины действительно больной, дебил вроде. Так Анжелочка его опекает, присматривает за ним. В дурдом, заметьте, не сдала, хоть и сама ещё ребёнок.
— Прямо мать Тереза.
— Не иронизируйте, уважаемая, за этим стоит трагедия. У девочки не простая судьба, отнюдь не простая… Все эти сытые детки и представления не имеют, что ей пришлось пережить и что она переживает сейчас. Отсюда и игра. Отсюда и глубина. Отсюда и этот надрыв, что хватает за душу и выворачивает её наизнанку. Когда я слышу её игру, мне кажется, что она стоит предо мной голая… Да, голая… совершенно беззащитная…
— Роберт Генрихович!
— Да перестаньте вы, Любовь Петровна! Никакой пошлости… Я пытаюсь передать вам свои ощущения… Я и сам впадаю в экстаз, практически религиозный. Вы знакомы с таким видом экстаза?
— Не доводилось.
— Вы много потеряли, скажу я вам… Потом чувствуешь себя совершенно пустым, как воздушный шарик.
— А вам-то откуда он знаком? Вы не перестаёте меня удивлять!
— Как-то случайно попал на проповедь. Знакомый один затащил. Что я там увидел, даже передать не могу… а потом я и сам наполнился таким восторгом, таким благолепием! Не помню, как и вышел оттуда… С тех пор от проповедников держусь подальше.
— И правильно делаете.
— Да, сами видите, я человек очень тонко чувствующий, меня легко вывести из равновесия…
— Да уж…
— Так вот, к чему это я всё. Я бы хотел, уважаемая, чтобы Анжелочке, учитывая все обстоятельства и необычайный талант, назначили государственную стипендию. Я настаиваю на этом. Таких людей надо холить и лелеять.
— Я приму к сведению.
— Это нужно не просто принять к сведению. Если хотите, это наше дело чести.
— Ну ладно, ладно. Я похлопочу.
— Будьте так любезны. Я на вас надеюсь. Пойду, пожалуй, студенты ждут.
— Идите, дорогой мой, идите… — Любовь Петровна сняла трубку телефона, — мне тоже позвонить нужно.
Роберт Генрихович, напевая, вышел. Восторг от того, что у него такая ученица, лился у старого музыканта через край. Он вообразил себя неким подвижником и решил сделать всё, от него зависящее, чтобы облегчить Анжеле путь на Олимп. Что этот путь состоится, он практически не сомневался.
