Музыкальный конструктор - страница 11
Слышит — получилось полступеньки!
Спустился с этого брёвнышка на РЕ — тоже полступеньки!
Обрадовался Клоун, попробовал пройти по середине клавиатуры, где под ногой и чёрные, и белые ступеньки, — ПОЛУЧИЛОСЬ 12 РОВНЕНЬКИХ ПОЛШАЖОЧКОВ. «Как двенадцать месяцев в году!» — подумал Клоун.
И зашагал Клоун от МИ по белым и чёрным клавишам так, как ему понравилось:
Клоун прошёлся так от каждой клавиши — и всякий раз он слышал одну и ту же музыку, только на разной высоте. Пройдись и ты вместе с Клоуном на его любимый лад — от белой клавиши: топ-топ — полутоп, топ-топ-топ — полутон. Получилось?
А теперь — от чёрной!
ТАКОЙ ЛАД называется МАЖОРНЫМ.
Мажорный — значит «большой», потому что в самом начале идут сразу два больших шага и только потом — по л у шажок.
Но как назвать звуки, живущие в чёрных клавишах? Может, это и есть — мя, тю, ке, фи, хи?..
Нет, никаких новых имён ты не услышишь. Ведь звуки в чёрных клавишах только дополняют основные, и своих имён у «чёрных» нет.
Посмотри на картинку. Как назвать этот звук?
Его можно было бы назвать «ВЫШЕ-ДО», а можно — и «НИЖЕ-РЕ».
А чтобы не говорить всё время «выше», «ниже», есть специальные слова и значки.
«Выше» — это ДИЕЗ. Значок диеза — как лесенка: #.
«Ниже» — это БЕМОЛЬ. Значок бемоля вот такой: Ь.
Так и говорится: не «НИЖЕ-РЕ», а — РЕ-БЕМОЛЬ (РЕ>Ь), не «ВЫШЕ-ДО», а «ДО-ДИЕЗ» (ДО >#).
Подумай, как можно назвать звуки МИ, ФА, СИ и ДО так, чтобы Клоун не сразу догадался, о каких звуках идёт речь. Ответы найди на листе с наклейками.
МУЗЫКАЛЬНАЯ СКАЗКА
На следующее утро друзья отправились в путь по просёлочной дороге. Они шли уже довольно долго, когда ДО вдруг остановился и спросил:
— Куда девался Лягушонок?
Они оглянулись и увидели, что Лягушонок сидит на краю высохшего колодца.
— Идите сюда! Я нашёл Соловоя! — закричал он. — Он там, внизу! Слышите, как он воет? — И он прогудел в колодец: — У-у-у!!! Сейчас вы увидите, как я ему задам! — расхрабрился он и — прыгнул вниз.
— Я спрыгну к Лягушонку и возьму его на руки, а вы достаньте верёвку, — скомандовал СИ и прыгнул вслед за Лягушонком.
Но, к своему великому удивлению, он очутился не в узком колодце, а в открытом поле, у стен старого города. Оглянувшись, он догадался, что выпал из дупла старого дуба, который рос у городской башни.
— Я хочу к маме! — плакал у его ног Лягушонок.
И тут они увидели, что по дороге идёт старичок с палкой. СИ бросился к нему:
— Помогите нам! Мы хотим вернуться в наш мир!
— Я уже слишком стар, — ответил старик, а грубодурцы спят в этом городе мёртвым сном.
— А почему они спят мёртвым сном? — спросил СИ.
Вот что рассказал им старик.
Королём Грубодурии стал человек, который терпеть не мог музыки. Проснувшись как-то утром, он издал указ о том, что в его королевстве не должно быть НИЧЕГО МУЗЫКАЛЬНОГО, и тут же хлопнул по указу своей королевской печатью.
И как только он хлопнул — кругом стало очень тихо. Ведь слово короля — закон...
Но стало не только тихо. Всё вокруг замерло: солнце будто вросло в небо, все часы остановились, а сами грубодурцы застыли в том виде, в каком их настиг королевский указ. Сам Грубодурий I замер, прижимая Королевскую Печать к указу, так что взять назад свою дурость у него не было никакой возможности.
— Теперь в Грубодурии ни у кого даже сердце не стучит! — закончил свой рассказ старик.
«Спасать грубодурцев должен я, — подумал СИ. — Ведь я житель музыкального царства, и никакие указы королей на меня на распространяются».
СИ взглянул вверх, на башню, и увидел над воротами флаг с изображением двух скрещенных мечей.
— Оставайся на месте, — велел он Лягушонку и шагнул в ворота, но Лягушонок не удержался, прыгнул вслед за СИ и... застыл, растопырив в воздухе все четыре лапки.
СИ вбежал во дворец, схватил короля за руку и оторвал её от указа. Не помогло! След от печати остался на бумаге.
— Да, придётся подумать, — пробормотал СИ и стал заводить часы во дворце, перебегая от одних к другим.
Только он завёл последние часы, как солнце за окном сдвинулось с места и пошло своей дорогой! Все грубодурцы вздохнули и стали слушать друг у друга: стучит ли сердце. Стучало у всех, будто в груди у каждого тоже пустили часики.
