Следовательно, она совершеннолетняя как минимум, но субтильного телосложения и внешности средней. Но все равно надо будет с Эллочкой переговорить: ревнивая женщина соперницу гораздо ярче опишет. А там уж можно и ценный портрет составить.
— Она из себя — тихая, незаметная, но… — Мать Стаса нахмурилась, словно не давала ей покоя какая-то мысль, вот только она не знала, прилично ли эту мысль высказывать совершенно постороннему человеку? — В тихом омуте черти водятся…
— Я подозреваю, — Игнат решил быть откровенным, — что Анна втянула вашего сына в нехорошую историю, что именно она подтолкнула его залезть…
Остальное женщина сама додумает. Она ведь уже думала об этом, не раз и не два, но всякий раз отгоняла недобрые мысли, мол, больное воображение и боль утраты за собой ведет, усиливается…
— Я… предполагала, — руки ее сжались, костяшки пальцев побелели. — Ну не нравилась она мне! А муж смеялся, я, мол, к сыну ревную, все свекрови не любят хорошеньких невесток. Я ж не ревную… он же и раньше девочек приводил. Всяких. И Эллочка… чем она не пара ему? И красавица, и умница, и друг дружку они с ранних лет знают. Он только отшучивался. Небось сейчас-то не Анна, а Эллочка мне помогает… и она не бросит меня. Добрая девочка!
В Эллочкиной доброте Игнат вовсе уверен не был.
— А у этой… вроде улыбается она, но глазищи — холодные такие… нечеловеческие. О чем думает — не понять! И моего дурака Анна не любила… теперь я уверена, она это!
— Убила?
Женщина пожала плечами, но все же сказала:
— Нет, она же слабенькая… а Стас спортом занимался. Я о том, что видела ее… тогда видела.
— Когда?
Зинаида Васильевна всегда возвращалась с работы по одному пути, и за двадцать пять лет, прошедших с того дня, когда она впервые переступила порог школы, путь этот ничуть ей не надоел. В среду она позволяла себе уходить на четверть часа раньше, чувствуя себя при этом если уж не злостной нарушительницей дисциплины, то — неудобно как-то. И оттого покидала школу через черный ход. Он выводил к мусорным контейнерам, а оттуда — через пришкольный палисадник — к протоптанной дорожке. Она огибала старенький частный дом — каждый год ходили слухи о том, что его собираются снести, — и поднималась на невысокий холм, к магазину, в отличие от дома недавно построенному. В магазине Зинаида Васильевна покупала молоко или кефир, всегда — свежий хлеб и каждую вторую среду — килограмм сахара.
В этот раз приносивший ей успокоение ритуал был нарушен.
Девушку Зинаида Васильевна заметила издали. Она стояла под яблоней, некогда обнесенной забором, он давно истлел, и курила. Со спины девица походила на школьницу, и Зинаида Васильевна испытала противоречивые чувства. С одной стороны, получалось нехорошо, словно она подсматривала за девицей, а с другой — не сделать ей замечание было невозможно.
Курящая девушка — это отвратительно!
Пока она раздумывала, из старого дома, заброшенного, как и сад, появился парень. Он что-то сказал — Зинаида Васильевна стояла слишком далеко, чтобы его услышать, — и девушка огрызнулась: то ли ждала его слишком долго, то ли не в настроении была.
Парочка поссорилась — и вскоре помирилась.
Зинаиде Васильевне крайне неловко было присутствовать при этой сцене, которая с каждой минутой становилась все более и более откровенной.
— Поймите, я не ханжа, я не считаю то, что происходит между мужчиной и женщиной, неприличным, но… не так же! Чтобы вот прямо там же, на месте, он ей юбку задрал. Под деревом!
На щеках Зинаиды Васильевны проступили красные пятна.
— И я не собиралась подсматривать, уйти хотела, а потом… она вдруг повернулась, и я вижу — Анька!
— А парень — не ваш сын?
— Стас никогда не повел бы себя подобным образом, — Зинаида Васильевна поджала губы. — Он воспитанный мальчик, и… и я думала — нужно ли ему об этом рассказывать? А потом решила, что я могла и обознаться. Ну, встречаются ведь похожие люди, едва ли не близнецы? И расстояние было приличное. И зрение у меня не сказать чтобы как у молодой… вот я ему доложу, а Анна и не виновата вовсе. Получится, что наговариваю я на нее.
Она все еще переживала по поводу того давнего происшествия и собственной нерешительности, а теперь станет думать и о том, как бы все сложилось, не промолчи она тогда.
