На два класса набралось двадцать три ветерана. Некоторых Элли узнала. Конни отыскала четкий снимок каждого и расположила их в один ряд.
— Думаю, остальные надо укладывать вниз, к каждому персонально?
Элли ошеломленно уставилась на группу. Любой из них мог быть ее отцом. Она отмела явно не подходивших на эту роль девятерых негров, пятерых очень светлых блондинов — если бы ее рыжеволосая мать родила ребенка от блондина, Элли наверняка была бы светленькой, и троих весьма сомнительных типов, включая коротко стриженного Денниса, который был на снимке, взятом ею из чемодана Роузмэри.
Оставалось шестеро, без Бобби Мейкписа — пятеро. Один из них Бинкл. Из оставшихся четверых одного убили во Вьетнаме, один погиб в автокатастрофе. Еще один занимался бакалейным бизнесом в Далласе. И последний был покойным ныне мужем Конни.
Это напугало Элли. Она исподтишка взглянула на дочь Конни.
— Она похожа на вашего мужа? Лицо Конни смягчилось.
— Вылитая копия. Его зеленые глаза. Ты заметила, какие красивые у нее глаза?
— Да, — вежливо солгала Элли. Ее собственные глаза тоже были зелеными.
— Ой, посмотри, — сказала Конни Маркусу. — Помнишь этот старый автобус? Ну и руина. — Она повернула фото так, чтобы Элли увидела поблекший цветной снимок школьного автобуса, расписанного цветами и символами мира. Яркие занавески красовались на окнах. — Это те ребята, о которых мы вам рассказывали, хиппи. Им так и не удалось починить свою колымагу. Автобус остался стоять там, как раз рядом с пастбищем Джорджа Рида. И он вывез его через год или позже.
Элли фыркнула:
— Для меня это все звучит как анекдот.
— А все это было на самом деле. — Конни передала ей еще один снимок. — Вот некоторые из них. Большинство быстро уехали, автостопом или еще как-то, но водитель и две девчонки задержались почти на все лето. Помнишь, Маркус? — Она и ему дала фотографию. — Как звали ту девчонку?
Две девушки подросткового возраста стояли на фоне автобуса обнявшись. На одной были шорты и майка, на второй — просвечивающая юбка и блузка. Обе босиком. Элли перевернула снимок.
— "Диана и Сюзи", — прочитала она.
— Но мы не называли ее Сюзи. — Конни улыбнулась Маркусу.
Он ухмыльнулся, немного смущенно взглянул на Алишу и ответил:
— Рапунцель. У нее были самые красивые волосы, которые я когда-либо видел.
Элли снова посмотрела на обладательницу густых светлых волос. Девушка почти заблудилась в них.
— Я всегда хотела иметь такие волосы, — сказала она. — Чтобы небрежно отбрасывать их назад.
Конни засмеялась.
— А другую звали Диана, — медленно, словно вспоминая, проговорил Маркус. — Она была такая милая, немного рассеянная. — Он вытащил снимок из стопки и подал его Конни. — Помнишь?
Элли уже около двух часов слушала, как они вспоминали других людей, но было очень странно услышать произносимое вслух имя ее матери.
— Да, она действительно была милая. — И Конни небрежно передала фото Элли. — Я завидовала тому, что она такая худая. Роузмэри, ты ее помнишь? Диану?
— Конечно.
— Как была ее фамилия?
Тугой комок забился в груди Элли, и она уставилась на снимок, молясь, чтобы они не вспомнили.
— Не помню. Что-то ирландское. Подходило к ее рыжим волосам.
"Коннор, — подумала Элли. — "Воин Сотни Битв" по-ирландски".
Голос Блю прозвучал неожиданно и немного странно:
— А можно мне взглянуть? Худая девушка с ирландской фамилией? — Он взял предложенное фото. — Хорошенькая.
Элли внезапно подумала, что почти все в этой комнате знали ее мать, разговаривали с ней, слышали ее смех и голос. На мгновение это погрузило ее в такую глубокую, невыносимую печаль, что она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Она смотрела на молодую женщину с чистой белой кожей и пухлыми губами, с не стесненной ничем грудью под хлопковой блузкой. "Ой, мама! — подумала она. — Почему ты ушла так быстро?"
Элли вспомнила, что совсем не ищет своего отца. Движением естественным и спокойным, какое только могла изобразить, она положила снимок.
— А где здесь ванная? — спросила она Конни.
— Вон там, детка. Сверни налево от кухни и увидишь.
Маркусу этот вечер дался тяжело. Он много дней ожидал его. Но почему-то бродить по дороге воспоминаний оказалось не так приятно, как он ожидал. Было нестерпимо больно видеть пропасть между тем, какими они были в восемнадцать, и тем, какими стали. Правда, ему удалось заставить Конни улыбаться, поддразнивая тем, как мальчишки раньше ухлестывали за ней. Она нахально вздернула голову и заявила, что они и до сих пор делают то же самое. Но он знал, что у нее в груди застыл тот же комок страданий, который сейчас мешает ему искренне радоваться.
