– Я только заплатить музыкантам не смогу, – извинился Джерри.
– Ну и ладно, – парировали музыканты.
И мы начали записывать альбом «Шелковый путь».
Джерри никогда не стремился играть похоже на кого-то. Он всегда играл по-своему. Материал был для меня сложный. В композициях менялись размеры, присутствовали восточные мелодические линии. Раньше я играл только джазовые стандарты, здесь же нужно было играть как-то по-другому, искать свое звучание. Работать было интересно.
Концерты в маленьких джазовых клубах, небольшие, но частые заработки, запись музыки, учеба, новые интересные знакомства, любимая девушка, что еще было нужно тогда!
Я уже перестал и замечать легкое головокружение, которое всегда меня сопровождало. Действительно, так уж устроен человек, что привыкает ко всему. Особенно если у него насыщенная интересными событиями жизнь.
Когда я ехал в Питер поступать в Университет, двумя годами ранее познакомиться с Геннадием Львовичем Гольштейном и взять у него несколько уроков было моей мечтой. Он не преподавал в Университете, где я учился, предпочитая работу в училище Мусоргского. А тут такая удача – услышав меня на конкурсе молодых исполнителей в Филармонии джазовой музыки, он предложил мне играть в его легендарном оркестре!
– Кто этот человек?! – воскликнет мой нетерпеливый читатель.
И будет совершенно прав. Потому как, выдержав недолгую паузу, я ему отвечу, задумчиво вздохнув: «Тебе же сказали – штейн». «Штейн» в переводе на русский, означает – «камень».
13. Бюст из мраморной крошки. (Eb)
– Мама, я хочу домой.
– Завтра выходной, в садик тебе не нужно. Спой нам лучше песенку. Помнишь, как с папой в машине мы слушали песню про тетю, которая любила вора, а ее саму в тюрьму посадили? Ты еще плакала.
– Помню… Мам, я все равно хочу домой.
– Доченька, не капризничай, давай еще попоем! Мы же наконец-то всей семьей выбрались в приличное место! Смотри, какой шикарный караоке-клуб!
Если когда-нибудь на улицах Петербурга вы встретите человека в стильном английском костюме и шляпе верхом на велосипеде, допустите в вашу голову, очевидный мне вопрос: «Не Геннадий Львович ли это?» Приглядитесь, а не пристегнут ли к багажнику велосипеда дипломат, в котором, очень похоже, что уложены рукописные, именно рукописные, ноты. Если похоже, то наверняка вы увидите семенящую за велосипедом, до смешного очаровательную маленькую дворняжку. И, конечно же, зонт. Непременно – зонт!
Даже если бы его не было, а было бы солнце, вы обязаны дорисовать в своем воображении зонт.
А если вы удосужитесь проследовать за этой парочкой, то войдя в Училище имени Мусоргского, вам наверняка доведется наблюдать умилительную картину, как Геннадий Львович, привязав своего четвероногого друга, раскрошит перед ним булочку свежего хлеба, и, отпустив собачке несколько простых наставлений, направится к своим студентам.
Вам говорили ранее, что Вы не в меру любопытны? Судя по тому, что Вы все еще это читаете – это так. А раз так, благоволите полюбопытствовать еще раз: «Зачем этот выскочка, недолитератор, хочет заострить всеобщее внимание на этом персонаже?» Пожалуйста, спросите, этим вы окажете мне неоценимую услугу.
И я отвечу Вам, самодовольно смакуя момент своего триумфа: «Осмелюсь утверждать, что в редкие минуты просветления и ясности ума я способен видеть красоту. Сделайте одолжение – не лишайте меня моих немногочисленных иллюзий».
Так вот: Геннадий Гольштейн – красивый человек. Почему? – По всему.
Потому что все может быть только у красивого человека.
А есть у него: любимое дело – музыка, признание, благодарность многочисленных учеников и публики в концертных залах, понимание – кто он, и еще много всего того, что невозможно переоценить.
И только у красивого человека может быть красивая любовь, когда музыкант, прожив с одной женщиной всю жизнь, на склоне лет, так же как и в молодости, посвящает ей со сцены свою музыку.
В один из дней я пришел к скромному мэтру на репетицию и хохотал, согнувшись в глубоком пополаме вместе со всем Училищем, над свернутыми набекрень мозгами «вертящихся».
Произошла эта история, когда что-то «вертящееся», заблаговременно урезав заработную плату педагогам приблизительно на треть, разослало по учебным заведениям указ с требованием преподавателей, внести предложения о повышении уровня обучения. Внести предложение о повышении в ситуации понижения требовалось и от Геннадия Львовича. К тому времени Геннадий Львович жил давно. Министерствами, постановлениями, органами, подорганами и другой бесовщиной его уже было не удивить.
