Мурка напрягалась и, казалось, была готова сама прыгать в воду.
Кончик её хвоста вздрагивал.
В волнении она поглядывала на меня, словно хотела подсказать, что, мол, клюет и что пора дергать кверху. Каким недотепой она, должно быть, считала меня в своих кошачьих мыслях.
Во-вторых, она явно не доверяла мне, считая, что должна сама снимать улов с крючка. Здесь между нами шла упорная борьба, потому что я, понятное дело, понимал, что Мурка, схватив неснятую с крючка рыбу, может сама оказаться на крючке, поскольку проглотит его.
Иногда рыба срывалась с крючка. Хорошо, если это происходило не над водой, и Мурка стремительным прыжком настигала трепещущую в траве рыбешку. Но когда рыба срывалась над водой и плюхалась назад, в свою стихию, то тогда кошачьей досаде не было предела.
Мурка поворачивала ко мне свою усатую морду и смотрела на меня так выразительно, что я понимал: охотник из меня никудышный, и что она терпит меня только потому, что сама не может держать в лапах удочку.
Десятка полтора-два пескарей постепенно приводили Мурку в благодушное состояние. Я видел, что она уже наелась.
- Идем домой? - спрашивал я.
И, удивительное дело, она, словно понимала мою фразу, иначе, как объяснить то, что кошка отходила от воды и, неторопливо шла в сторону дома. По её слегка раздавшемуся животу было видно - сколько приятных минут она сегодня пережила.
Домой мы шли так же, как и к речке - впереди она, а я чуть сзади.
Признаюсь, я неоднократно подшучивал над Муркой.
Я делал вид, что собираюсь идти рыбачить.
Я брал удочку, осматривал поплавок, леску, грузило, крючок.
Мурка была тут как тут.
Она взволнованно мяукала и тёрлась об мои ноги. Кошка понимала, что означает удочка в моих руках. Она предвкушала радость рыбной ловли, радость охоты.
Однако она не знала, что я собрался подшутить над ней.
- Нет, не пойду рыбачить, - бурчал я и клал удочку на место.
Мурка никак не могла понять, что произошло. В чём дело? Ведь мы собрались идти ловить рыбу!
Наконец до неё доходило, что я её, просто-напросто надул.
Обида и огорчение отражались на её кошачьей физиономии.
И вот однажды эта обида превратилась в такую сценку, что все, кому я о ней впоследствии рассказывал, не могут сдержать улыбки.
Итак, я в очередной раз подшутил над Муркой и рыбу ловить не пошёл.
Прошло минут десять. Смотрю - нет нигде нашей кошки.
Да где же она? Только что была здесь!
Я посмотрел на берег речки и оторопел от удивления.
Наша Мурка сидела на том же самом пне, с которого мы с ней обычно рыбачили. При этом она внимательно смотрела на воду.
Всё её тело было в напряженном ожидании.
Она пошла ловить рыбу сама. Без меня!
Наверное, она так и сказала себе в досаде:
"Ах, так! Тогда я пойду ловить рыбу одна! Справлюсь!"
Честное слово, в этот момент мне стало стыдно, за то, что я так беспардонно и беспричинно обманываю это милое создание.
Я схватил удочку и побежал к Мурке.
Когда я подходил к ней, она мельком взглянула на меня и снова уставилась на воду. Прямо по поверхности воды гуляли небольшие голавлики. Мурка их видела и волновалась. Мой приход она восприняла как должное. Словно я просто пришёл немного помочь ей в охоте.
В тот раз мы наловили рыбы гораздо больше, чем обычно. И очень довольные друг другом, не спеша, пошли домой.
После этой рыбалки я над Муркой больше никогда не подшучивал.
С тех пор минуло много лет.
Уже давно нет на свете ни Мурки, ни Джека.
Однажды в осеннее половодье речка вышла из берегов и вырвала с корнем тот пень, на котором мы с Муркой занимались рыбалкой.
На месте нашего старого дома построен новый.
Всё изменилось.
И лишь наша горная речка всё также поёт свою вечную песню, неся свои прозрачные воды к далёкому морю.
