– Ген…
Не знаю, сколько спала. Холодно, зубы стучат. И запах крови, не могу. Откуда?
Солнце ушло, все серое. Уже на середине озера.
Краем глаза замечаю, блеснуло что-то на дне лодки.
Нож!
Нож. Нож. Тот самый. Быстро смотрю на Генку. Чтобы он не заметил.
Молчит, смотрит.
Понятно. Господи, какая я дура! Поверила… Кому поверила?
До берега далеко, нет… Схватить нож, броситься на него? Пока не ждет.
Или ждет? Ждет. Главное, не смотреть на него. Не смотреть.
– Гена… Ген!
Молчит. Не смотреть. Только не смотреть.
– Гена, я все поняла. Слышишь, я все поняла.
Молчит.
– Сколько они тебе за меня… А? Говори. Гена, я не виновата. Ну, не молчи… Ни в чем! Ни в чем, все пере… проверили. А у меня сын…
Молчит. Или в воду? Не доплыву. Время потянуть! Может, лодка… хоть какая-нибудь, господи!
Нет. Никого.
Чувствую спиной, как он наклоняется.
Всё.
– Лен, гляди, какая чайка прикольная!
И наушники из ушей достает.
Улыбается. Один мне протягивает:
– Хочешь? Арс переписал, что ты отобрала. Классные такие… «Ты помнишь, плыли в вышине-е…» Ты, чё с тобой? Лена! Лена, ты чё?
– Бренди еще хочешь?
Накрыл меня курткой.
Помотала головой. Погладила его щеку:
– Хомяк…
Еще трясет.
Пристроился рядом. Небо в лицо.
– Спинку вот здесь погладь… Да. Нет, выше. Хорошо. Отпускает. Так, там еще… в бутылке?
– Ну. Дать?
– Нет, не надо. Не злишься, что их выбросила?
– Наушники?.. Ладно. Старые уже были.
– Ген… Это уже не спинка…
Вода не холодная. Солнце. Пожарная вышка под водой. Все прозрачно, как мягкое стекло. Церковь, луковка в тине, крест, все шевелится. Мелкие рыбы.
Кажется, что внизу идут люди. Гена говорит, только раз в год здесь такая вода.
– Вода, – Генка вытирает меня, волосы, руки, – я читал, она как человек. Чувствует, соображает… Живое существо, короче.
Подгребаем к недостроенной вилле. Крыша в черепице. Окна пустые. По берегу носится овчарка.
– Это Герда, – говорит Гена. – Наши ее иногда подкармливают, а то сдохла бы.
– Наши?
– Ну. Серега, Саныч. Спасатели. Ты их тогда видела… Герда! Герда!
Швыряет на берег сверток. Вот откуда кровью воняло, из свертка. Собака бросается к нему, тощая, с отвисшими сосками.
– Подплывем к берегу?
Генка мотает головой:
– Не подпускает. Охраняет. Этот ее олигарх уже два года сидит. Жена, топ-модель местная, уже к другому, а эта сучка все ждет его.
Герда возится со свертком, мотает его по траве.
– А кувшинки при нем тут посадили. Нож дай.
Плеск воды. Плывет рядом, срезает.
– На, держи…
Мокрые желтые цветы. Мокрая рыжая шерсть на Генкиной груди.
– Ген, не надо желтые.
– Почему?
Кладет мне на колени еще порцию, с них капает.
– Потому что.
Притягиваю его мокрую голову к себе.
Лёник стоит на берегу, губы сжаты.
«Ты где была?»
«На катамаране… Потом на речке».
«Почему не предупредила?!»
«Потому что я сказала, что на озеро».
«На озеро! Мы весь пляж уже…»
«Я не одна была, я со взрослыми, меня твой друг покатал, мы тебя тоже хотели взять, а тебя не было!»
«Пошли! Отцу это расскажешь».
«Так нечестно! Тебя Данилов катал, а меня нельзя?»
«Пока ты там каталась, человек утонул! На моторке».
«Не каталась я ни на какой моторке! Отпусти».
«А нам сказали, что тебя там видели, там ребенок был!»
Мы идем по пляжу. На нас все смотрят. Вылезает из воды музорганизатор:
«Нашли?»
«Видишь? Перед всеми нас опозорила».
«Лёник… Пожалуйста, скажи, что я сама нашлась! Что сама!»
В соснах белеет «скорая помощь». Вокруг нее люди.
В машину затаскивают носилки. Мы останавливаемся.
Возле машины стоит Лира Михална и объясняет, как все случилось. Он закрутил руль и заснул посреди озера. Проснулся, забыл, что закрутил, и включил мотор. Лодка начала крутиться, его выбросило, а потом еще и лодка по нему проехалась.
«Идиот», – заканчивает Лира Михална.
Задняя дверца захлопывается.
Машина трогается с места.
* * *
Старый дедушка Коль был веселый король.
Громко крикнул он свите своей:
– Эй, налейте нам кубки,
Да набейте нам трубки,
Да зовите моих скрипачей, трубачей,
Да зовите моих скрипачей!
Королевский замок весь в огнях.
Играют музыканты, на подносах разносят кушанья, соки, компоты. Придворные, рыцари, дамы. Все танцуют.
Но лица у них очень грустные.
С тех пор как принцессе исполнилось шестнадцать лет, каждое утро кого-то в замке находили зарезанным и без крови.
