Мурашов, командир стрелкового батальона, кадровый офицер довоенной выпечки, попал в армейскую разведку случайно, без всяких собственных на то намерений. Армия, в которой он находился, воевала на Ленинградском фронте, в местности лесистой, холмистой, болотистой, изборожденной речками, довольно густо населенной. После прорыва блокады ее отвели в тыл, пополнили, доукомплектовали, отвезли эшелонами на новое направление, определили задачу… И первый вопрос, который встал перед командованием, — отсутствие данных о местности, лежащей в полосе вероятного наступления. Только аэросъемка. Однако она не дает точных данных даже о рельефе, не говоря уж о дислокации, численности, вооружении противника. За то недолгое время, когда Бессарабия находилась в составе Советского Союза, провернуть огромную работу по топографической съемке местности оказалось, разумеется, невозможно. Старые карты были больших масштабов, очень приблизительные. В Красную Армию бессарабцев не брали, — страна долго находилась под пятой королевской Румынии, среди мобилизованных могли оказаться всякие люди. Конечно, искали людей из подлежащих освобождению районов, однако если и находили — что они могли сказать? Попробуй угадай, что теперь происходит в местах, давно тобой покинутых. Главные источники сведений — партизанские отряды — базировались главным образом в кедровых, лесистых местах.
В сложившейся обстановке разведотделы армий, управления фронтов делали, что могли: формировали группы, готовили отдельных агентов, засылали их самолетом, проводили через войска. Кто-то уходил и пропадал вообще, иные перед гибелью или перед тем, как быть схваченными, успевали передать одну-две-три шифровки, кто-то, сломившись, вступал в хитрую и сложную радиоигру по разработкам опытнейших мастеров абвера, кому-то удавалось оседать прочно, давать точную, конкретную, по-настоящему нужную информацию… И все-таки обстановку нельзя было назвать обычной — поиск разведданных, нащупывание противника шли необыкновенно тяжело, с буксовкой и потерями. Хоть по первичным данным и не казалась эта местность особенно сложной в стратегическом и географическом отношениях. Была линия фронта — как обычно, многоэшелонная, отлично укрепленная, — однако брали и не такие. Среди войск много румын, самих бессарабцев. В степи — то хутора, то села в виноградниках, густые кусты по берегам речушек. Преврати любое из этих сел в мощнейший очаг обороны — все равно для наступающей, катящейся в едином порыве на запад армии он не станет серьезным препятствием: потерзает, потерзает она его, обтечет — и дальше, а остальное додолбят штурмовики и бомбардировщики; завершит же все маршевый батальон из резерва, с приданной батареей небольших пушчонок.
И все равно — перед наступлением врага надо прощупать, знать, кто и что стоит перед тобой, где придется идти. Потому что огромную страну надо еще пройти, пройти с боями. Пройти быстрее, с наименьшими потерями, с наибольшим успехом, ибо от этого зависит и жизнь людей, и судьба самой армии, судьба ее корпусов, дивизий, полков, множества поддерживающих и обеспечивающих частей. Огромный, отлаженный механизм, чудовищные массы народа приходят в движение и — идут, сметая все, или гибнут, рассеиваются в страхе и панике. И нет командира, какого бы ранга он ни был, который не нервничал перед наступлением, не терзал беспрерывно разведку: сведений! сведений!
Каждому, от командующего фронтом до ротного, взводного, страшно наступать вслепую — боязнь неизвестности, больших потерь, невыполнения боевого приказа.
Давно затих стук мотоциклетного мотора, лишь столб света от его фары продолжал двигаться за горизонтом. Процокал невдалеке копытами парный конный патруль. Мурашов пополз обратно. Когда уставал, делал короткие пробежки и снова падал на землю. Пошел, называется… Куда? Через всю страну. Только затем, чтобы появиться в разведотделе, глянуть в глаза Лялину, сказать: не обессудьте, ничего я не сделал и радиста потерял… Какое ему дело до того, как тебе было трудно, какие перенес опасности, чтобы вернуться? И не надо храбриться, как храбрился до вылета: ну подумаешь, мол, если не получится, — это не моя работа, отправляйте обратно на передовую, буду там снова делать то, к чему привык! Батальон, должность комбата отодвинулись далеко, стали какими-то не очень реальными даже, как и вся фронтовая обстановка: стреляют там, бомбят, могут убить каждый момент — это да, однако в блиндаже можно стоять в полный рост и говорить во весь голос; ординарец сообразит поесть; есть люди, компания которых тебе приятна, и с ними можно всегда пообщаться. Ты не один…
