Мудьюг - страница 9
И решили,— пусть что будет! Восстание! Или победим и тогда наделаем дел,— или нас перережут белые при отступлении… раз уж их Красная армия теснит.
И мы условились — начинать 13 сентября.
Но начать не пришлось: узнали, что все раскрыто. Нам уже приготовили засаду, а безоружным, больным,— не осилить солдат, не перелезть через проволочные заграждения…
Ночь на 14 сентября прошла в тревоге. Выбрали военный совет из трех товарищей. А ну, как их арестуют? Пропали мы без них! Сколько надо ловкости, хитрости, выдержки, находчивости, чтобы организоваться!
Великое дело, ребятишки, уметь организоваться. Ох, и трудное это дело, чтобы заставить многих делать по одному плану!
Что же было потом, дядя Саша?
— Через день решено было восстание начать. Были у нас боевые ребята, такие товарищи — я вам скажу — настоящие большевики: Стрелков, Поскакухин и другие. Они руководили всем. Часиков в двенадцать, когда мы были на работе, по сигналу вдруг бросились мы на часовых. Часовые растерялись. Побросали винтовки. От испуга они не могли сдвинуться с места, а когда опомнились, с криком бросились бежать.
Мы вбежали в бараки, раскрыли двери, закричали:
— Свобода! Выходи!!
Многие повалили к дверям, наружу, полезли на проволочные заграждения. Царапали в кровь руки, рвали лохмотья. От бессилья падали на землю и вновь карабкались.
Но нашлись, ребятки, и такие среди нас, которые со страху забились под нары, и их приходилось силой вытаскивать.
И то, что мы не были все как один, не были организованы — погубило многих.
Из соседнего барака нас стали обстреливать.
Засвистели стальные пчелки из винтовок.
— Жик-жик-жик…— начали они пробивать деревянные бараки.
— Дзинь-нь нь …нь… нь… заплакали разбитые стекла…
А трусы лезут еще глубже под нары: думают спастись.
Видим, что дело проигрывается.
Группа товарищей, наиболее смелых, пошла в атаку. Эх, ребята! нигде вы больше такой смелой атаки не встретите: на одной стороне — сытые белогвардейские солдаты с винтовками, с пулеметами, с ручными гранатами поливают нас сталью, как из пожарной кишки водой, а на другой стороне — отряд голодных, больных, ободранных, еле-еле двигающих ногами, но смелых бесстрашных перед верной смертью!.. Это красиво, я вам скажу!.. Хорошо, если бы кто-нибудь нарисовал это на картине.
Шли эти смельчаки-герои прямо на смерть… Падали от пуль…
Мертвые тела висели на колючей проволоке…
Видим — солдаты подходят вплотную… Тогда, кто мог стал уходить в лес, а из лесу — к берегу пролива…
Шли эти смельчаки прямо на смерть.
И что же вы думаете? На наше счастье — стоят на берегу баркасы…
Мы в них… Отплыли, а по нас с берегу — бум, бум, бум… из винтовок.
Пулемет так и поет — тра-та-та-та-та-та-та… Пули вокруг нас — шмелями.
А мы все сильнее и сильнее…
Править не умеем. С парусами никто не умеет обращаться. Лодки идут медленно, хоть плачь.
А тут вдруг слышим:
— Товарищи! спасите…
— Кто это кричит?— спрашиваем мы друг друга. Смотрим на воду — за кол держится Стрелков! Одна голова только из воды торчит.
— Хотел переплыть. Сил не хватило — стал тонуть… Спасибо — рыбацкий колышек спас…
Посадили мы нашего героя в лодку. А нужно вам сказать — он при царе был матросом на подводной лодке «Леопард». Очухался Стрелков, отдышался… да как руганет нас:
— Что же это вы — елки-палки! — разве так парусами правят?
И давай нам их наставлять.
Как пошел наш баркас воду рвать — ну, миноносец да и только.
Вот ребятишки, учитесь управлять парусами — пригодится. Ой-ой-ой — сколько нам придется драться еще!
Вокруг всего СССР — враги. Нам придется помогать иностранным рабочим освободиться от капиталистов.
Вот тогда мы и отплатим французской, английской и всякой другой буржуазии за наши страдания.
— Мы им еще покажем! — не удержались от восклицания ребята.
— А сколько убежало тогда, дядя Саша, вместе с вами?
— Всего 52 человека, а осталось на острове 398 человек. Если бы мы тогда овладели оружием, перерезали бы телефон
с Архангельском, да подкормились денек — мы бы показали им!— воскликнул юрин папа и нервно задвигал деревянной ногой.
По его лицу было видно, что много он не рассказал мальчикам, не хотел тревожить своих старых ран и жалел ребятишек.
