– Тем не менее они чертовски необходимы для обороны города! – Лео показалось, что он специально огрубляет свой отрывистый выговор, характерный для миддерландской знати, чтобы звучать более похоже на простолюдина. – У нас будут зарубежные враги, завидующие нашей свободе. Будут враги в провинциях, желающие утащить нас обратно в прошлое. Будут враги в нашей собственной среде, жаждущие снова посадить нам на головы короля!
Ишер указал на Орсо, который наблюдал за этим представлением с выражением усталого презрения.
Те, кто захватил власть обманом или силой, всегда боятся, что ее у них отберут. Со скамей послышалось одобрительное бормотание, прокатилась волна кивков. «Впрочем, публика на галерее выказывала меньше энтузиазма – не столько по отношению к сказанному, – подумал Лео, – сколько к тому, кто это сказал».
– Аристократы! – прокричал кто-то сверху. – Вечно цепляются за свою аристократическую символику!
С галереи посыпались оскорбления, объедки, смятые памфлеты. Король приветствовал этот ливень, подняв бокал и сделав ленивый глоток.
– А что скажет Молодой Лев?
– Давайте послушаем Брока!
Ризинау ударил молотком по столу, требуя порядка, и Лео вздрогнул: звук напомнил ему тот пушечный залп в Стоффенбеке. Разрушенное здание ратуши. Его лошадь, падающая на него сверху. Антауп, придерживающий окровавленными руками живот. Йин, утыканный арбалетными стрелами.
Он попытался вытереть лицо, скользкое от холодного пота.
– Вы должны сказать что-нибудь, – пробормотал Ишер, хмурясь в направлении глумливо ликующей галереи.
Мысль о том, чтобы встать, вызывала в нем ужас, однако где-то глубоко внутри него, должно быть, еще оставался какой-то упрямый кусочек прежнего Молодого Льва. «Лучше сделать дело, чем жить в страхе перед ним», – как любил говорить Ищейка. Может быть, Лео и потерял ногу и руку, но он покажет этим мерзавцам, что сердце у него еще осталось!
Хайген помог ему подняться, в то время как Ишер втиснул ему под мышку костыль, после чего оба уселись обратно, рукоплеща его мужеству. Конечно, он не тот человек, что был прежде – он никогда не будет прежним, – но калека в качестве диковинки всегда способен сорвать парочку аплодисментов.
С дрожащей ногой, с полыхающей культей Лео вытянулся во весь рост, поднял подбородок и взревел на весь гулкий зал, так же, как некогда в Инглии ревел своим кавалеристам, поднимая их в атаку:
– Граждане! Мы изменили мир! Это была Великая Перемена! – Перемена от плохого к значительно худшему, в его случае. Однако он услышал хлопки. Во всяком случае, он надеялся, что это хлопки, а не просто кровь шумит в его раскалывающейся голове. – Но нам еще очень много предстоит сделать!
Пот щекотал ему скальп, щекотные капли скатывались по лбу. Он остановился, переводя дыхание, пытаясь думать сквозь боль. Всю свою жизнь он думал только о том, что хотел сказать сам, не уделяя ни единой мысли тому, что от него хотели услышать.
– Стены… больше нас не защитят! Только единство! – Во имя мертвых, весь зал плыл перед его глазами. – Те, кто получил великие привилегии, должны быть готовы идти на большие жертвы!
Им нужен какой-то благородный жест. Лео оскалил зубы:
– Поэтому… я отказываюсь от приставки «дан» в своем имени! Я отвергаю ее! Я вырываю ее с корнем! Мы все должны… быть равными!
Без сомнения, теперь ему хлопали – это была настоящая овация. Люди вставали с мест. Кто-то орал: «Молодой Лев!», снова и снова. Казалось, ушла целая вечность, прежде чем Лео смог повернуться, пошатываясь на единственной ноге, вцепившись в липкий от пота костыль ноющей рукой. Ишер, Хайген и остальные лорды смотрели на него с немалым беспокойством.
– Я уверен, что мои товарищи… те, кто прежде сидел в Открытом совете… с радостью последуют моему примеру. По крайней мере, я… – Он собрал все силы для последнего рывка и проревел срывающимся голосом прямо в купол: – Не могу представить титула более гордого, чем «гражданин»!
Бешеные аплодисменты и топот ног с галереи для публики, казалось, слились с его грохочущим сердцем, с пульсирующей болью в обрубке ноги. Он с трудом мог расслышать то, что говорит Ризинау:
