Вик снова скрипнула зубами. Похоже, к тому моменту, когда эта дверь откроется, от них останутся одни корешки.
– Почему вы не открыли это окошечко сразу, черт вас дери?
Нет ответа.
– Вы видите, что мы направили на вас пушку?
Нет ответа.
– Будем считать, что это «да». – Посыпались искры: одному из констеблей наконец удалось поджечь запальный шнур, и несколько человек среди их растущей аудитории опасливо отступили на шаг назад. – Я считаю до десяти. Если, когда я скажу «десять», эта дверь не будет открыта, я разнесу ее на куски.
Нет ответа. Однако ей показалось, что она увидела пару глаз, нервно выглянувших в окошечко.
– То же самое относится ко всему, что находится от нее на расстоянии двадцати шагов.
– Что вы имеете в виду?
– Тебя, – сказала Вик. – Тебя я тоже разнесу на куски. Тебя и всех говнюков, какие там еще есть.
– Э-э, возможно, мы могли бы…
– Раз, – сказала Вик.
Послышался звон ключей, грохот засовов, потом одна створка дверей отворилась, и наружу высунулась голова с проплешиной на макушке, поворачиваясь в зябком осеннем воздухе.
– Мы сдаемся, – проговорила голова.
Вик взглянула на бригадира констеблей – хотя предпочла бы проделывать это как можно реже.
– Чего вы ждете?
– А! Конечно.
Он затушил фитиль и шагнул вперед, взмахом руки приказывая остальным следовать.
– Вообще, почему комиссара так интересуют банки? – бормотал Огарок. – Почему, я не знаю, не арсеналы? Или казармы? Или зернохранилища?
– Уверена, до них мы тоже доберемся.
– Да, но почему банки в первую очередь?
Когда она служила под началом архилектора Глокты, Вик уяснила себе, что лучше не тратить слишком много времени, отвечая на вопрос «почему?». Скорее всего, то же самое относилось и к комиссару Пайку. Возможно, даже в двойном размере. Так что она молча пожала плечами.
– Но, наверное, лучше устраивать облавы на банкиров, чем на ломателей, – продолжал Огарок.
– Разве?
– Ну да. Ты как бы на правильной стороне, в историческом смысле.
Вик фыркнула:
– В истории нет правильных сторон, в том-то вся и штука! Какая сторона была правильной, выясняется сильно позже, когда всем на это уже наплевать.
– Так обычно говорят те, кто знает, что они на неправильной стороне.
– Ну, наверное, – уступила Вик, устало хмыкнув.
– Все чисто! – крикнул из-за двери констебль, и Вик, соблюдая предосторожности, шагнула в открытую парадную дверь адуанского филиала банкирского дома «Валинт и Балк».
Банковские служащие, сбившиеся в кучку в холле, вовсе не были похожи на угрозу для обновленного Союза. Они были похожи на горстку перепуганных клерков, на которых направили пушку. Вик выбрала одного, одетого лучше других, – того самого, с проплешиной, пытающегося спрятаться за спинами своих коллег.
– Вы здесь главный? – спросила она.
– Н-ну… – Он нервно огляделся по сторонам, но никто не рвался брать на себя ответственность. – Пожалуй, я действительно дольше всех служу в этом отделении, так что… Мое имя Арио Маттерно, я заведующий отделом займов…
– Стириец?
– Это… – он сглотнул, – это проблема?
– Не для меня.
Вик отлично понимала, что многочисленные страдания, которые ей довелось испытать в жизни, в основном были делом рук ее собственных сограждан. Однако толпы никогда не любят чужестранцев. Несколько дней назад в Трех Фермах сожгли дюжину гуркских иммигрантов, сочтя их шпионами. В обновленном Союзе было опасно иметь слишком темную кожу – или чересчур светлую, или быть слишком богатым, или слишком бедным, или слишком безумным, или слишком здравомыслящим. Полученная свобода, кажется, ничуть не уменьшила народный гнев. С другой стороны, цены на хлеб продолжали расти, а речи председателя Ризинау не наполняли желудки.
– Где хранилище? Там?
Вик направилась в ту сторону. Маттерно торопливо засеменил рядом, нервно потирая руки.
– Инквизитор…
– Инспектор, – поправил его Огарок.
– Прошу прощения, да… Столько перемен, за всеми и не уследишь… Вы в самом деле уверены, что хотите это сделать?
– Вопрос не в том, чего я хочу. – Вик сомневалась, что этот вопрос вообще когда-либо стоял в ее жизни. – Просто комиссар Пайк приказал, чтобы все филиалы «Валинта и Балка» были закрыты. Незамедлительно.
