Я помолчал, как будто прокручивая информацию в голове, потом продолжил:
— Живет в доме номер четырнадцать по Солтхилл-авеню. Никаких видимых средств к существованию. Ты ее содержал, верно?
— Ну и что?
— А то, что я собираюсь об этом как следует подумать на следующей неделе.
— Держись от нее подальше, слышишь?
— Только представь себе, Билл, что будет с таким нежным существом, когда начнется газетная шумиха. Мне не надо тебе говорить, насколько легко напугать одинокую женщину.
Ярость бушевала в изможденном теле Билла Касселла.
— Чего ты хочешь? — выдавил он.
— Господи, Билл, да ничего мне не надо. Не думаю, что Мэгги будет очень хорошо, после того как ты умрешь.
— Я скажу тебе, кто стрелял.
— Ладно.
Он закрыл глаза, все еще борясь с собой. Говорить ему не хотелось ужасно.
— Майкл Невилл. У него квартира недалеко от испанской арки. На верхнем этаже. У него с головой не в порядке, помимо того что он непрерывно жует эту фруктовую жвачку. Он как бы и не присутствует, лишь имитирует человека, не слишком даже стараясь.
Я пошел к двери, и Билл произнес:
— Это все?
— Да.
— Ты оставишь ее в покое… Мэгги… она не такая, как мы… она…
— Ладно, Билл, я подумаю.
Когда я открыл дверь, он закричал:
— Господи, Джек, пообещай мне.
Я закрыл дверь и пошел по коридору. Встретил женщину из регистратуры, которая спросила:
— Как прошло посещение?
— Отлично.
— Ему теперь будет легче.
— Надеюсь.
— Вы молодец, что пришли.
— Мы с ним давние знакомые.
Она подумала над моими словами, поискала подходящее к случаю клише и провозгласила:
— Старые друзья всегда самые надежные.
— Замечательно сказано.
Как раз когда я вышел на основную дорогу, подошел автобус. Он бы довез меня прямиком до центра города. Но я решил прогуляться. Проходя мимо телефонной будки, я подумал: «Всего две минуты уйдет на звонок в полицию и мой рассказ, и они немедленно арестуют Майкла Невилла. К тому же, возможно, Кленси зачтет это в мою пользу».
Но я пошел дальше.
Еще я мог позвонить женщине-полицейскому: пусть вся слава достанется ей.
Нет, с этим я должен справиться в одиночку. Поднявшись на самый верх Бохермора, я перешел через дорогу. Остановился у ворот кладбища. Хотел войти, навестить Брендана, отдать ему дань уважения. Ноги не двигались.
Вытащив сигарету из пачки, я пробормотал:
— Да ладно, подумаешь. Войди, найди могилу, поздоровайся — и можешь отваливать.
Не мог двинуться — и все.
Отчасти потому, что знал, как бы Брендан отреагировал на мое обращение с Биллом. Так и слышал его голос: «Что ты сделал? Пошел к умирающему и избил его?»
В таком кратком описании все выглядело ужасно. Я мог попробовать оправдаться: «Он всегда был куском дерьма, мусором. Он убил двух невинных юношей и терроризировал хрупкую старуху».
Брендан бы покачал головой:
«Да простит тебя Господь, потому что больше никто не простит».
И если бы я совсем впал в отчаяние, то сделал бы еще одну попытку: «Но я добился результатов. Дело закрыто».
«Это неправильно, Джек. Сам знаешь».
Из ворот вышел могильщик. Еще один человек, знакомый мне со школьных лет. Он нес термос и бутерброды.
— Джек, ты сам с собой разговариваешь, — заметил он.
— Плохой признак, верно?
— А… не беспокойся. Я постоянно сам с собой разговариваю.
Могильщик увидел, что я смотрю на его ленч, и объяснил:
— Я чаще всего здесь ем.
Повел головой в сторону кладбища и продолжил:
— Иногда мне нужно уйти оттуда, побыть среди людей.
Я мог это понять. Кивнул:
— Это понятно.
— Нет, все не так, как ты думаешь. Покой там невозможно описать. Но я слишком долго там пробыл. Поэтому заставляю себя общаться с людьми.
Я решил не навещать Брендана и сказал:
— Рад был с тобой поболтать.
— Ты знаешь, где я, где мы все будем. Календарь решает все проблемы.
