У Муца сразу просветлело лицо, и он широко расставил руки, словно намереваясь схватить в объятья председателя совета. Но тот отступил на три шага и еще раз повторил:
— И так, через три дня!
Затем повернулся и ушел в совет, где снова уселся за письменный стол.
Муц также повернулся, поспешил оставить площадь и стал так быстро удирать, что Буц еле мог поспевать за ним, делая большие прыжки; ребятишки же остались далеко позади.
Бегство прекратилось только тогда, когда они примчались к себе в замок.
Муц, тяжело дыша, лег на свою постель, посадил вспотевшего Буца на колено и заявил:
— Знаешь, почему я так торопился? Я не был уверен, что не натворю там внизу новых глупостей. И тогда мне не дали бы крыльев. Крылья, Буц! Через три дня!
Буц стянул шляпу с головы, раскрыл рот, но так и не успел ничего сказать, так как откуда-то послышался голос:
— Золотая-Головка ушла! Золотая-Головка не придет больше к вам, потому что вы бросаете в птиц. Она велела вам это передать.
Голос исходил из открытого, залитого солнцем окна. В этом окне кто-то размахивал крыльями и, произнеся эти слова, улетел, оставив Муца и Буца в печали.
Кончились прекрасные истории, которые им всегда рассказывала Золотая-Головка!
Муц грустно повернулся на бок и решительно сказал:
— Лучше всего будет, если я эти три дня просижу в замке. Иначе я не получу крыльев.
Буц сквозь сон пробормотал:
— Да, ты прав!
— И оба крепко заснули: после шестидневного лежания они сегодня впервые встали на ноги, и сильно уморились за день.
* * *
Было уже далеко за полдень, когда Муц и Буц проснулись от звонкого пенья.
Розоватые стада облачков плыли на горизонте. Широкие, темные стаи птиц колыхались в последних лучах заходящего солнца. Длинные цепи летающих жителей Страны Чудес гонялись с птицами в воздухе, смело взлетали к облакам, затем снова опускались вниз, садились среди цветов на лугах и пели старые песни свободы; другие кружились вокруг башен Замка Пирушек, порхали у окон гостиной, подлетали к постели великана, который протирал заспанные глаза, и возбужденно старались перекричать друг друга:
— Радуйтесь, ликуйте! Лилипутия свободна! Всезнай получил известие от птиц! Лилипуты освободились от толстосумов! Радуйтесь!
Раздался шум вздымающихся крыльев, и маленькая стая выпорхнула из окон и понеслась над равниной, над прудом, над лесами и лугами.
Муц гордо посмотрел вдаль и величественно кивнул, точно то, что произошло в Лилипутии не было для него новостью. Напротив, в Буце это известие пробудило сильную тоску по дому, он взобрался на подоконник, уставился на юг и вздохнул:
— Ах, если бы я мог быть при этом! Если бы я имел крылья! Я тотчас же полетел быв столицу!
— Три дня! Один день, еще один и еще один! — утешал его Муц, вспомнил о Громовом-Слове и сверкающими глазами посмотрел на носившихся под розовыми облаками жителей Страны Чудес.
— Через три дня! Я полечу прямо к Громовому-Слову. А потом к маме! А затем опять в Страну Чудес. Ах, только бы мне не натворить глупостей в эти три дня… Самое лучшее было бы — проспать эти три дня, потому что во сне я самый хороший мальчик — так всегда говорил мне отец.
Затем он вспомнил пророчество Всезная. Является ли сегодняшняя история тем большим преступлением, которое предсказывал старец?
Муц не совсем был в этом уверен.
Испорченным птичий концерт
Было бы гораздо лучше, если бы Муц, действительно, проспал все эти три дня. Но настоящему мальчику трудно усидеть дома даже один день, в особенности в такой сказочно-прекрасной стране, как Страна Чудес. Поэтому Муц на другое же утро снова был на ногах. Он посадил Буца на плечо и спустился с ним по широким ступенькам замка во двор, ограда которого заросла плющом. Отсюда он взглянул на темно-зеленую листву на равнине, в которой Пятидубье казалось только темным и пестрым цветником, вышел за высокие каменные ворота и степенно стал спускаться. Он старался вести себя так, чтобы его не могли ни в чем упрекнуть.
И как прилично провел Муц весь долгий день! Он благонравно гулял по Пятидубью, рассыпал птичкам хлебные крошки, играл с детьми и катал их на плечах. Там, где он видел двурогих, впряженных в тяжелые телеги, он помогал им тащить. Когда ему выносили угощенье на улицу (благодаря своему росту он не мог войти ни в один дом), он так учтиво благодарил хозяев, что доставил бы своей матери несказанную радость, если бы она могла его видеть.
