Ольга зашла в кабинет Ненашева и сразу поняла, что обстановка там накалена.
— Как вас зовут? — спросил ее директор издательства.
— Оля, — тихо представилась она.
— Вы пришли к нам устраиваться кем?
— Корректором, — еще тише ответила Ольга.
— Говорите погромче, пожалуйста. Я хочу вам предложить работать моим секретарем.
Ольга с деланным испугом посмотрела на Лидию Степановну. Та гордо отвернулась.
Тогда Ольга перевела взгляд на Ненашева и молча пожала плечами.
— Вот и прекрасно, — резюмировал Ненашев. — Принимайте дела у этой… у Лидии Степановны и прямо с сегодняшнего дня приступайте к работе.
После этих слов Лидия Степановна круто развернулась и маршевым шагом пехотинца вынесла свое дородное тело из стен издательства.
— Олечка, быстренько найдите у нее в шкафу тряпку, вытрите стол и принесите нам два кофе, — сказал Ненашев.
Ольга вернулась через несколько секунд, тщательно вытерла директорский стол и убрала со стола чашки.
В эти секунды в наушниках Игоря четко зазвучали человеческие голоса без шипения и помех. Ольга установила "жучок" на столе у Ненашева, приклеив его к краю столешницы. Игорь включил запись.
Вода в чайнике была еще горячей. Ольга открыла шкафчик рядом со столом секретарши и, вынув оттуда банку растворимого кофе и две чистые чашки, быстро сделала две порции. Она поставила на поднос чашки и сахарницу и постучала в кабинет Ненашева.
— Спасибо, Олечка, — поблагодарил новый шеф.
Дождавшись, когда девушка выйдет, он продолжил разговор с Вадимовым:
— На той неделе для переработки поступят новые бабки — около лимона новыми. У нас осталось всего две недели, чтобы выпустить сборник по кулинарии. Именно под него и будет отмываться этот миллион. Часть беляка, внесенного в кассу, в размере пол-лимона, будет выплачена в качестве гонорара нашему гостю из Москвы.
— Послушай, но это же нереально! Издательство не сможет напечатать это в недельный срок. И нужна еще хотя бы неделя для фиктивной реализации книги.
— Все вопросы Хмель обещал решить лично. Как он это сделает, я не знаю. Подготовь очередную книгу для гонорара Борису Сергеевичу.
— Здесь есть проблемы, — заметил Вадимов. — Ты говорил, что повесть о любви ему не пойдет…
— Да, конечно! — прервал его Ненашев. — Солидному человеку, в его возрасте — и вдруг любовные романы! Подготовь какую-нибудь серию детективов. Эту мудятину каждый дурак написать сможет.
— В основном они и пишут, — со знанием жизни обронил Вадимов, поглаживая свою тщательно выбритую физиономию. — Да, но есть еще одна проблема.
— Какая? — встрепенулся Ненашев.
— У нас нет ни одного детектива.
— Как нет?!
— Те, что были заказаны, еще пишутся. И самый ранний срок — скорее всего, неделя.
— Это исключено. Мы не можем рисковать, — категорично заявил Ненашев. — Черт! Но почему у нас нет ни одного детектива?
— Потому что никто не знал, что планы в очередной раз поменяются. Через неделю, максимум через две у меня будет несколько вполне приличных вещей. И всю серию мы оформили бы на него.
— Что же делать? — спросил Ненашев, поставив чашку с кофе на стол. — Стоп! А этот тип, который сидит в приемной? Пендриков?
— Кажется…
— У него что?
— У него, — тяжело вздохнув и привычно закатив глаза к потолку, ответил Вадимов, — детективы.
— Сколько?
— Четыре повести.
— Ну, вот и все! — удовлетворенно воскликнул Ненашев. — Как раз на два твердяка или четыре покета.
— Ты читал, что он написал?
— Я? — искренне удивился Ненашев. — Нет, конечно. Для этого у меня есть ты.
— Так вот — я читал! И это полная параша! Она не годится даже для чтения в сортире, так как от скуки у читателя начнутся спазмы заднепроходного сфинктера.
— Слушай, я тебя попрошу… Эти твои медицинские термины… — скривился Ненашев, отодвигая от себя только что выпитую чашку. — Ладно, все, я сам разберусь!
Вадимов поднялся и, на высокой скорости подойдя к двери, рывком раскрыл ее и так же рывком закрыл. На сей раз он не стал ее придерживать, и раздался громкий хлопок.
— Черт, ну и сотрудники у меня! — произнес вслух Ненашев, оставшись в кабинете один. — Что секретарша, что главный редактор.
Ольга проводила взглядом Вадимова, отметив про себя умение последнего демонстрировать публике свою раздраженность, не слишком при этом шумя.
