В город Аня вошла беспрепятственно: полицай, который проверял документы, лишь бегло взглянул на бумажку с черным орлом, державшим в когтях свастику, небрежно махнул рукой, мол, проходи, и отвернулся.
Юная партизанка и в самом деле не могла вызвать никаких подозрений: в овчинном полушубке, сером вязаном платье, из-под которого выглядывали новые лыжные штаны, она ничем не отличалась от местных жителей, которые в ту пору меньше всего заботились о красоте своей одежды — лишь бы теплая да прочная! Вдобавок вид у Ани был очень наивный: до того забавно, по-детски, торчали из-под беретика тонкие, с ленточками, косички!
В руках Аня держала сумку с продуктами, теплым платком и туфельками, то есть со всем тем, с чем недавно была задержана партизанами дочка полицая. В документе говорилось, что Анна, дочь старшего полицейского Ивана Звонкова, геройски погибшего в стычке с партизанами под Брестом, направляется домой, к сестре отца, в Мозырь, на постоянное местожительство. Документ был подписан самим бургомистром города и требовал, чтобы местные власти оказывали «подательнице сего всяческое содействие в пути следования».
Настоящая владелица документа все еще находилась в лагере соединения, и Аня могла «следовать» без опаски. Прежде всего она, как было обговорено заранее, направилась на базарную площадь — благо туда торопились почти все, кто был в тот час на улице.
На рынке оживленной торговли не было, в основном происходил обмен одежды на продукты. Немецкие солдаты предлагали сигареты, требуя за них сало, яйца и сивуху.
Потолкавшись немного по рынку, Аня пошла искать явки. И сразу — неудача. Тут, рядом, она должна была увидеть домик с желтыми наличниками и дверью, обитой синей клеенкой, но… где же он? Аня с трудом обнаружила его, потому что от домика почти ничего не осталось: крыша сгорела, окна выбиты, дверь, сорванная с петель, разломана и затоптана в снег… Не торопясь, не останавливаясь, Аня прошла мимо. Ясно, что тут не без помощи гестапо и полиции произошла непоправимая беда.
Оставалось одно — искать вторую явку. Подойдя к ней, Аня не обнаружила на левом окне занавески с с двумя заплатками по углам. Значит, второй явки тоже нет.
Третья, резервная явка, была возле станции, но, видно, беда не ходит одна. Вместо дома там зияла большая свежая воронка.
День клонился к вечеру, подмораживало, а у девушки не было места для ночлега. В городе — ни одной знакомой души. Мозырь, где находились другие явки, далеко. Что же делать?
Жители уже попрятались в домах, и не было никакой надежды на то, что они откроют дверь чужому человеку. Словно в полусне бродила Аня по пустынным улицам.
Тихо, темно, морозно… Вот-вот наступит комендантский час, больше медлить нельзя. И Аня решительно направилась к управе, показала часовому документ и вошла к дежурному.
— Дяденька! — плаксиво протянула она. — Я совсем замерзла, а у меня никого на свете не осталось… Где я буду ночевать, дяденька?
Пока мордастый полицай разглядывал удостоверение, Аня, то и дело охая, рассказывала историю про то, как погиб ее отец-полицейский, как она осиротела и вот решилась ехать к тетке. На беду, дом, в котором когда-то жила подруга и у которой она хотела сейчас остановиться, сгорел, и ей, Анне Звонковой, дочери полицейского, героически погибшего в боях с партизанами, даже негде переночевать.
Дежурный окликнул дремавшего в соседней комнате старичка-посыльного и приказал ему определить настойчивую просительницу на ночлег.
Когда Аня проснулась, хозяйка пригласила ее завтракать.
У заботливой старухи, кроме кипятка, заваренного сухой морковью, да нескольких свежих белорусских драныков[4], ничего не было. Аня достала из сумки краюху хлеба, несколько кусочков сахару, и они вместе с удовольствием почаевничали.
Разговорились. Бабушка оказалась на редкость словоохотливой. Она быстро посвятила разведчицу во все городские новости и сплетни.
Вежливо, в знак неослабного внимания кивая головой, девушка одновременно обдумывала, что же предпринять дальше и как выполнить поручение партизанского штаба. Она заранее представляла себе, как выйдет на улицу, на мороз, и побредет невесть в какую сторону.
