Маневр удался. Лодка сходит с камня. Валера влезает в нее в состоянии полнейшей депрессии. Но не зря он все-таки всю зиму тренировал бицепсы.
Игнат выводит корабль на плесо и пристает к берегу. Всем нужен хотя бы кратковременный отдых.
Кузьма, пошатываясь, словно не Валера, а он попал в такой переплет, вылезает из лодки и старается не глядеть в сторону прижима. Валера же, наоборот, смотрит на вскипающую воду как завороженный.
— Ну, что скажешь, Волнушечка?! — Кузьма потянулся я радостно, расплывшись в улыбке, потер ладони. Где у нас сердчишко-то бьется?
— У тебя — в пятках, — парирую я.
— А я вот что скажу, — говорит Виктор. — Слишком уж мы, так сказать, осторожничаем. Тише едешь, дальше будешь — не подходит к современным скоростям. Чем выше скорость, тем меньше опасности сесть на риф. При максимальной скорости днище не сядет на камень, оно проскользнет по нему. Кто не согласен?
— Оформим как рацпредложение? — сказал Игнат.
— Можно, — кивнул адмирал.
Флот отважно ринулся вперед. На полной скорости мы преодолевали перекаты, таранили днищем камни, проскакивали прижимы, пока Мрассу внезапно не обмелела так, что дальше никакого ходу не было.
— Тут что-то не то, — огляделся по сторонам Виктор Оладышкин. — Так сразу река обмелеть не может.
— Почему? — спросил я.
— Потому что река питается притоками.
— Так слева была какая-то речка.
— Не слева, а справа, — сказал Кузьма.
— Слева.
— Справа, — настаивал адмирал.
— Слева, — не сдавался я, потому что на самом деле видел промелькнувшее устье какой-то речушки.
— Да я что — косой? — возмутился Кузьма.
— Выходит, я косой, да?
— Погодите, — остановил нас Виктор. — Значит, ты видел речку слева?
— Да.
— Далеко отсюда?
— Метров двести. Как омут прошли, где коса врезается, — на ней еще старое кострище было, — так за поворотом…
— Ясно, — сказал Виктор. — А ты видел речку справа?
— Ну, — буркнул Кузьма.
— Где?
— Пониже омута. Ту косу, о которой Волнушечка говорит, речка и образует. Там кустищи такие, что не сразу заметишь. Только натренированный глаз…
— Братцы! — воскликнул Оладышкин, не дослушав адмирала. — Так это ж крестовина была!
— А что! Вполне… — дернул плечами Валера. Он был недоволен собой. Проглядеть целых две речки!
— Проверим предположение! — сказал Игнат и повернул лодку по течению.
И точно, слева, если считать против течения, бурно впадал в Мрассу Узас. Все только диву дались, как ухитрились его не заметить. Справа же, за омутом, как и сказал адмирал, тихо незаметно выныривал из густого тальника Кезас.
— Верно — крестовина!
— Ур-р-ра!
— Ур-р-ра! — подхватило четкое эхо гор.
Под лагерь выбрали продуваемую ветерком полянку посреди двух речек. Поставили палатку, сняли с корабля и установили мачту с адмиральским флагом. Затем сообща сготовили обед и ужин — все вместе. Уже смеркалось. Адмирал послал Оладышкина зачерпнуть воды в Кезасе, меня — в Узасе, а сам с котелком побежал к Мрассу.
За столом адмирал смешал воды трех речек, разлил по кружкам, подошел к мачте с развевающимся флагом, поднял свою кружку и произнес проникновенную речь.
— Товарищи матросы, боцманы, мичманы и вольноопределяющийся Волнушечка! — начал он. — Все вы, как один, доблестно и самоотверженно боролись со стихией, сумев успешно преодолеть поставленные на нашем пути преграды. Вот она крестовина! Не так страшен на самом деле черт, каким его малюют. С вами, товарищи матросы, боцманы, мичманы и вольноопределяющийся Волнушечка, я готов плыть хоть на «Кон-тики» или «Ра». Впрочем, еще неизвестно, как справился бы с Мрассу Тур Хейердал и его товарищи. В океане нет скал, прижимов и перекатов. Айсберги же всегда можно преспокойненько обойти. К тому же вода в океане соленая — сама вытолкнет тонущего на поверхность. Погодите, товарищ матрос, я еще не закончил… Ведь подумать только, на какой посудине мы сюда добрались! И кто знает, добрались ли бы, если бы не великие познания в технике нашего славного мичмана. Пусть изыдут алкоголики и пьяницы на всем белом свете! А мы выпьем живительной, как утренняя роса, освежающей душу водички из трех окружающих пас рек! И будет так!..
