— В них нет ничего особенного, — пробормотала она, засовывая подвеску под свитер. — Я возьму браслет. Он превосходен.
Марджи завернула его. Затем подсчитала общую сумму, и Тревис расплатился наличными. Она протянула им бумажный пакет.
— Спасибо, мисс.
— Пожалуйста, милый.
Тревис начал отходить от прилавка, затем поглядел на Грейс. Никто из них не знал, безопасно ли уже выходить на улицу. Индусские гобелены и египетские ковры из верблюжьей шерсти завешивали окно магазина. Она не могла видеть того, что происходит на улице.
Марджи скрестила руки и облокотилась на прилавок.
— Ладно, вы, двое, А теперь признавайтесь, почему это вы не хотите говорить, зачем на самом деле пришли сюда? Я ни за что не поверю, что вы вбежали ко мне, как скрывающиеся от полиции Бонни и Клайд, потому что захотели купить несколько свечей и милую новую безделушку. — Она положила руки на бедра. — И называйте меня Марджи. Я перестала быть мисс с тех пор, как Бобби Фаррел поймал меня между сиденьями последнего ряда.
Тревис открыл рот, но Грейс опередила его и неожиданно для себя заговорила. Ее попытки солгать оказались жалкими, но, как оказалось, у нее хорошо получалось говорить правду.
— Там, напротив магазинчика, стоит полицейская машина. Мы забежали сюда, чтобы скрыться от нее.
Марджи поглядела на Грейс добрыми карими глазами, густо накрашенными тушью. Затем обошла прилавок и опустила длинную прекрасную руку на руки Грейс.
— Я знаю, каково это, милая. Не желать быть замеченной.
Грейс внимательно оглядела женщину и кивнула. Конечно.
— Полагаю, знаете, — сказала она.
Марджи подняла руку Грейс и нежно перевернула ее. Красным ногтем она наметила линии на ее ладони.
— Что вы делаете?
— Успокойся, милая. Я — профессионал. К тому же вы же еще не хотите выходить на улицу, ведь так? А теперь вздохни и позволь сестре Марджорам сделать ее работу.
Сестра.
Это слово прозвучало для Грейс как утешение. И прикосновение Марджи было таким теплым и легким, словно кожи коснулась колибри.
Марджи благодарно забормотала:
— Что ж, я ни разу не видела такой сильной линии жизни, милая. Вот она оборвалась прямо у основания, затем снова вскоре после этого, но каждый раз она снова продолжалась. Тебя ожидает еще одно событие, которое попытается отнять у тебя жизнь, но она слишком сильна, чтобы ее остановить.
Грейс закусила губу. Может быть, Марджи — непрофессионал? Она всегда чувствовала, что ее жизненная хватка в лучшем случае очень слаба.
— Теперь линия ума. Она отчетливая и глубокая, так что ты абсолютный мыслитель. А вот линия сердца… С губ Марджи сорвался тихий вздох.
— Что с ней? — настаивала Грейс. Марджи нежно закрыла ее ладонь.
— Она сломана.
Грейс отдернула руку, прижала ее к груди и кивнула. Возможно, Марджи в конце концов знала, о чем говорит.
— Совершенно не обязательно все должно остаться именно в таком положении, — успокаивала Марджи, слова ее звучали тихо и сипло. — Линии на руке не лгут, но они могут измениться, как и мы сами.
Грейс горько улыбнулась. Разве не говорят, что судьбу не проведешь?
— А как насчет Тревиса? — Она перевела разговор. Но не потому, что слова Марджи раскрыли то, чего она не знала. — О чем гласит его рука?
Марджи потянулась и взяла руку Тревиса. Сделав это, она от удивления широко раскрыла глаза и заворковала:
— Милый, я никогда не трогала такую мягкую руку. Как у младенца. Ты должен рассказать мне, как ты этого добиваешься.
Тревис тихо рассмеялся:
— Это секрет.
Грейс кивнула: так оно и есть.
Марджи подняла голову и, внимательно поглядев на него, перевернула руку ладонью вверх. Она оторвалась от ладони, в ее больших карих глаза выражалось потрясение.
— На твоей ладони нет никаких линий. Ни одной. Я никогда не видела ничего подобного.
Тревис убрал руку.
— Это огонь.
Марджи подняла руку к подбородку, но по лицу было видно, что она не убеждена. Грейс откашлялась.
— Думаю… Думаю, нам нужно идти. Мы не хотим, чтобы у вас были неприятности, если сюда за нами вдруг нагрянет полиция.
Теперь, взмахнув руками, засмеялась Марджи:
— Пожалуйста, милая. Я знаю, как вести дела с полицейскими. Я развлекаю мальчиков, дружу с девочками. — Она широко расправила руки и обхватила себя. — Знать Марджи — значит любить ее, разве нет?
