А черная девочка продолжает петь свои мелодии любви, все громче и громче призывает к слиянию.
И когда Аглая в муке желания запрокидывает голову, я рывком раздвигаю ее колени и пускаю в ход «шалунишку». Правда, тут выходит небольшая заминка. На партнерше оказываются одетыми трусики телесного цвета, плотно прилегающие к ее ягодицам, которые я в горячке не сразу замечаю, и поэтому несколько раз «вхолостую» прохожусь своим «инструментом» по ее выпуклому животу. Но тут она быстро приходит мне на помощь и, не говоря ни слова, стягивает трусики. Я едва успеваю отклониться от ее руки, которая определенно намеревается ухватить «проказника».
Крепко схватив ее за руки, я опять наваливаюсь на нее и повторно осуществляю погружение в ее изумительную «лагуну». На этот раз — удачно. Ах, как она начинает стонать, когда «драчун» мой до упора входит в ее напрягшееся тело! Это еще больше раззадоривает меня, и я со всем своим немалым пылом начинаю трудиться над упоительным телом волшебницы Аглаи. Какое вместилище! Какой азарт! Мне кажется, что такого удовлетворения я не получал еще ни разу в жизни. Малютка дарит мне сказочное наслаждение, лежа на песке кораллового острова.
Когда мы затихаем, Аглая спрашивает.
— Дорогая, ты доставила мне наслаждение, с которым не сравнится ни один мужчина с натуральным членом! Где ты достала такую прелесть?
Еще не отдышавшись, я простодушно отвечаю:
— Во Франции. Досталась по наследству.
И все-таки, я приехал на этот остров не для этого. Читать интересно, но все имеет границы.
Я рассказываю все это, чтобы передать атмосферу всеобщей радости и вечного пира, созданной на затерянном в океане островке для кучки пресыщенных и до крайности развращенных самок. Полагаю, что все они были женами маломощных дельцов. Мне, Сан-Антонио, такие дела — пустяк, как сигарету выкурить. Поэтому, если я и пишу об этом, то только для того, чтобы подготовить тебя, читатель, к тому, что произойдет потом.
Когда я не понимаю смысл какого-то деяния, у меня начинается сердцебиение, и я говорю себе: «Ты, парень, находишься в инкубационном периоде. Погоди немного, и начнутся интереснейшие вещи».
И вскоре…
Мадам Берюрье так сильно кашляет, что просто удивительно, как это у нее до сих пор не оторвались легкие. Я стучу ей по спине. Но это вызывает новый приступ кашля. Глаза вылезают из орбит, на губах выступает пена.
— Что с тобой, моя нежная Аделина? — спрашиваю я. Между двумя приступами кашля, доходящего до икоты, моя крошка заявляет, что у нее в горле засел еж, а может быть, кошка — в доказательство она снимает с языка пучок белокурых волос.
— Эта проклятая Юдифь. Настоящий вулкан в момент извержения! Она так терлась своей промежностью о мое лицо, что боюсь, если будет продолжаться в том же духе, то в скором времени облысеет. Говорит, что это с ней — от перемены климата. С моей Бертой как-то раз случилось то же самое на курорте. Тогда я тоже кашлял, как простудившийся пес. Ведь у меня передние зубы — искусственные, к ним налипает все, что угодно. Когда эта дамочка заставила меня вылизывать свои прелести, я уже знал, чем это кончится. Видит Бог, я выплюнул после этого целую копну волос! Мне вспоминается мой дядюшка, который, чтобы не глотать рыбьих костей, перед обедом надевал очки. Но я-то не мог одеть свои, чтобы спастись от волос сестрицы, черт возьми!
Он продолжает кашлять и плеваться. Юдифь так расстроена, что приносит бутылку шампанского, которую он тут же высасывает из горлышка, после чего вновь принимается выгребать изо рта пучки золотистых волос. Потом мы обедаем. Нас — семнадцать человек, если считать маленькую музыкантшу. Слава Богу, здесь нет расизма.
Обед проходит весело и непринужденно, с хохотом до упаду, причем, каждая «сестра» изощряется в острых словечках и каламбурах. Все они высмеивают мужчин — эти гусыни, считающие себя венцом природы. Трудно даже представить, что могут говорить между собой женщины, до каких сентенций доходят и как скверно стараются унизить нас, мужчин. Они брезгливо болтают о нашей наивности, нашей доверчивости. Им не нравится, как мужчина ведет себя после совокупления, как горюет, что вылил из себя столько, что могло бы хватить для полного удовлетворения нескольких женщин.
