— Вы в самом деле тщательно поработали, — одобрил я.
— По крайней мере, это оказалось нам под силу.
Кто-то прошел по палубе за нами, и седовласый неожиданно показал куда-то на замерзшее море. Мы уставились на зажатый льдами островок, словно обменивались информацией по его поводу. Подошедший зябко потопал ногами.
— Одну финскую марку, — сказал он. Торопливо собрав плату за проезд, он нырнул в теплую каюту.
— Кроме этих выпускников публичных школ входил ли в контакт с Каарной кто-то еще из иностранцев?
— Трудно сказать. В городе полно странной публики: американцы, немцы, даже финны, которые копают... — он пошевелил пальцами в поисках нужного слова, — информацию.
За ледяными просторами я увидел островок Суоменлинну и группу людей на берегу, ожидающих парома.
— Наша парочка не виделась с Каарной? — Человек отрицательно покачал головой. — Значит, пришло время, чтобы кто-нибудь нанес ему визит, — решил я.
— Могут ли быть какие-то неприятности?
Мы уже почти подошли к берегу, и я услышал, как водитель включил двигатель машины.
— Не беспокойтесь, — сказал я. — Не та ситуация.
* * *
На следующее утро я проснулся в отеле «Хельсинки» в семь часов. Кто-то вошел в мой номер. Горничная поставила поднос у постели: две чашки, два блюдца, два кофейничка — всего по два. Я попытался придать себе вид человека, у которого приятельница находится в ванной. Горничная откинула шторы, и на мою постель упали лучи холодного северного утра. Когда она ушла, в каждой из чашек я растворил по полплитки шоколада со слабительным и позвонил в систему обслуживания номеров. Явился посыльный. Я объяснил, что произошла ошибка. Кофе предназначено для двух джентльменов, что живут по другую сторону холла, для мистера Сигера и мистера Бентли. Я назвал ему номера их комнат и вручил банкнот в одну марку. Затем я принял душ, побрился, оделся и рассчитался в гостинице.
Перейдя на другую сторону улицы, я совершил променад вдоль магазинчиков на первых этажах, за витринами которых уборщицы наводили последний лоск на и без того сияющие полы. Двое полицейских в меховых головных уборах завтракали в кафе «Колумбия». Заняв место у окна, я стал рассматривать по другую сторону площади железнодорожную станцию Сааринен, которая доминировала над городом. За ночь выпало много снега, и небольшая армия дворников расчищала автобусную стоянку.
Я позавтракал. «Риси Мурожа» производства Келлога издавали приятный хруст, яйца были превосходны на вкус, как и апельсиновый сок, но от утренней чашки кофе я отказался.
В самом конце полуострова городские кварталы достигают всего километра в ширину. Здесь, в южной части города, живут и работают дипломаты, высятся старомодные гранитные здания; тут стоит тишина, и парковка не составляет никаких трудностей. Каарна жил в приземистом многоквартирном здании, стены которого еще хранили шрамы от русских бомбардировок. Обстановка в фойе отличалась сдержанной бесцветной элегантностью; ее стекло и металл сочетались с гранитом. Квартира Каарны располагалась на четвертом этаже: номер 44. Небольшая карточка под кнопкой звонка оповещала, что тут живет д-р Олаф Каарна. Я позвонил три раза. О встрече я не договаривался, но знал, что Каарна работает дома и редко покидает квартиру до ленча. Позвонил снова и подумал, не проклинает ли сейчас хозяин раннего гостя, путаясь в рукавах купального халата. Никакой реакции не последовало, и, заглянув в щель почтового ящика, я увидел в холле лишь столик темного дерева, заваленный почтой; за ним можно было различить три закрытые двери. Я почувствовал, что холодный металл проема почтового ящика, в который я упирался лбом, подался вперед, и услышал легкий щелчок. Тяжелая дверь приоткрылась, и я чуть не споткнулся о коврик. Снова позвонив, я придержал дверь ногой, хотя и без большого воодушевления. Когда стало ясно, что встречать меня никто не собирается, как тень проскользнул внутрь. Быстро просмотрев почту, заглянул в комнаты. Чистенькая кухня с минимальным набором мебели. Гостиная выглядела как образец скандинавского стиля в выставочном зале большого универмага. Обжитым казался только кабинет. Вдоль стен стояли полки с книгами, а на столе соснового дерева громоздились груды бумаг, придавленные чернильными бутылочками и коробками со скрепками. За столом высился застекленный книжный шкаф, в котором выстроился ряд папок с аккуратными надписями на финском. На подоконнике стоял стеллаж с чистыми, неиспользованными пробирками, а под окном размещался секретарский столик, на котором лежали лист финских почтовых марок, нож для вскрытия писем, весы, тюбик с клеем и пустой флакончик с лаком для ногтей; на поверхности стола виднелись следы пудры. Самого Каарну я нашел в спальне.
