Мозг: биография. Извилистый путь к пониманию того, как работает наш разум, где хранится память и формируются мысли - страница 37

Свои рассуждения ученый завершал весьма решительными словами, которые, похоже, подразумевают, что он являлся предшественником современных попыток заставить машину имитировать мысль:

«Используя реляционную и дифференциальную машины одновременно, мы имеем возможность получить представление о любых фактах или прийти к любому заключению, на которое только способен разум. Из некоего конкретного числа предпосылок путем процесса, имитирующего (насколько это возможно) естественное мышление, может быть получен правильный ответ».

Таинственная реляционная машина Сми

Примечательно, что труды Сми не содержат никаких упоминаний или даже намека на более ранние попытки Чарльза Бэббиджа[71] построить механические вычислители: сначала разностную[72] (1820-е годы), а затем аналитическую машину (1830-е годы). Эти устройства имели гораздо более ограниченные возможности, но сходство с поздними работами Сми кажется очевидным. Бэббидж был еще очень активен в то время, когда Сми работал над своими проектами, и оба они были членами Королевского общества, но нет никаких свидетельств, что они когда-либо встречались.

Существенные ограничения идей Сми проявляются в том, что, хотя он утверждал, будто его первоначальная концепция функционирования мозга полностью основана на электричестве, орган мог бы также работать на основе гидравлической энергии, как статуи Декарта. Несмотря на то что ученый использовал аналогию с телеграфом и фотоэлектрическими элементами для описания работы нервной системы, это не имело никаких последствий для его модели и не давало ни малейшего понимания функций мозга. И, когда дело дошло до того, чтобы действительно построить машину для представления своего видения, с языка батарей и электричества он перешел на язык петель и металла. Изобретения Сми, которые, как он утверждал, служили репрезентациями мозга и мышления, оставались чисто механическими.

Хотя Сми сейчас забыт всеми, кроме горстки историков, и не оказал никакого влияния на понимание функций мозга или даже на историю вычислительной техники, его смелое стремление привнести мысль в деятельность машины было замечательным [71]. Он предположил, что мозг, разум и электрическая активность тесно взаимосвязаны. И, преисполненный уверенности в себе, думал, что если мозг – это мыслящая материя, то машина тоже может мыслить или по крайней мере функционировать похожим образом, что и мозг. Подход Сми был заведомо ошибочным не только потому, что технологии того времени прискорбно не сумели бы справиться с поставленной задачей. Но и потому, что ученый, казалось, не подозревал, что некоторые из сотен тысяч батарей, которые, как он полагал, составляют мозг, могут иметь специфические функции и сопутствующие специализированные структуры.

В концепции Сми не было никакой локализации функций внутри мозга[73]. И все же к середине XIX века идея о том, что структура мозга связана с функцией, да и вообще человеческой личностью, глубоко укоренилась в воображении общественности.

Летом 1850 года образовательный клуб коммунистических рабочих Лондона устроил пикник либо в Хэмптон-Корте, либо в Королевских ботанических садах Кью – воспоминания расходятся. Одним из гостей был двадцатичетырехлетний Вильгельм Либкнехт, немецкий социалист, недавно высланный из Швейцарии за революционную деятельность. Там был и Карл Маркс, знаковая фигура коммунистического движения. Тогда двое мужчин и познакомились. Либкнехт вспоминал, что тридцатидвухлетний Маркс «экзаменовал его вопросами, но также и обследовал пальцами, заставляя их плясать над черепом [Либкнехта], как настоящий знаток» [1]. Как многие европейцы и американцы XIX века, Маркс был убежден, что личность индивида можно определить, ощупывая выпуклости на его голове.

На другом политическом полюсе королева Виктория тоже верила в этот вздор и дважды приглашала ведущего специалиста по изучению черепов для обследования своих детей [2].

Данная идея, известная как френология («изучение ума»), фигурирует в таких романах, как «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте и «Отец Горио» Оноре де Бальзака, а также в рассказах Артура Конан Дойля о Шерлоке Холмсе. Мориарти при первой встрече с Холмсом отпускает в его адрес презрительное френологическое замечание [3]. Практически все культурные деятели англоязычного мира XIX века, от Марка Твена до Джорджа Элиота, в тот или иной момент попадали под влияние френологии