Моя мать смеется - страница 28
На свадьбе подруга сестры подошла к моей матери и обняла ее с большой симпатией, даже с любовью, и мать наконец улыбнулась.
Потом эта подруга встала позади нее и подозвала фотографа, чтобы он сфотографировал их вдвоем. Мать сказала, что она уже не такая фотогеничная, даже наоборот.
Нет, сказала подруга, напротив. Она обнимала исхудалое тело моей матери. В зале стоял страшный шум, музыка, крики, смех, даже хору танцевали. Нужно было кричать, чтобы тебя услышали.
Мать приоткрыла губы, когда фотографировалась, у меня сердце сжалось. Это была деланная улыбка. Не улыбайся, мама, не стоит, но она растянула губы, как будто в улыбке, а фотограф не торопилась. Мать ждала, она держалась максимально прямо, губы застыли в этом подобии улыбки, лицо землистое, губы слишком красные, слишком накрашенные. Как будто кровоточат.
Наконец, их сняли. Мне стало легче, ей тоже. Я пошлю вам фотографию, говорила женщина, всё еще обнимая мою мать. Очень мило с вашей стороны, но не стоит, сказала мать. У вас и так много работы. Совсем нет, сказала подруга моей сестры.
Мама, уже поздно, пора домой. Да, поздно, сама не знаю почему, но я устала. Раньше я на свадьбах не уставала.
Да, но день выдался долгий. Она посмотрела на меня почти с ненавистью. Дело не в этом. Нет в этом.
У меня больше не было сил. День начался в семь, фотографы приехали в восемь, потом сразу парикмахеры, визажисты. К счастью, тебя причесали, накрасили. Мне хотя бы не стыдно за тебя.
Я выпила бокал вина залпом. Смотри, не опрокинь. Не опрокину.
Пятна потом не выводятся. Знаю. Иногда выводятся.
Она еще немного подождала. На мгновение она вышла из своего ступора.
Потом она сказала, а как мы вернемся. Есть минивэн с шофером. Он здесь за этим.
Думаешь? Она опять встревожена. Уверена, но если хочешь, схожу проверю. Да, сходи. Она снова заламывает руки. Я ей потихоньку их расцепляю. Тогда она вцепляется в свою сумочку.
И вдруг спрашивает, а где твоя собака? В Париже.
За ней кто-нибудь присматривает? Да.
Когда я вернулась к ней, посмотрев на ждущий минивэн и шофера, стало еще хуже. Она не могла встать. Мы с Кларой ее поддерживали и вместе с ней прошли большой зал среди шума, танцев, столиков и бури радостных криков.
Моя мать еле шла, отвоевывая каждый шаг и задыхаясь.
Мы почти донесли ее до машины, затем занесли на лестницу в доме и так до ее спальни, где мы ее молча раздели.
Мы с Кларой посмотрели друг на друга. Мы понимали, что это серьезно. Сказали друг другу тихо: дело плохо.
У нее был вид, как у живого мертвеца с пустыми, почти безжизненными глазами. Но жизнь в ней все-таки была.
Я держала ее за руку. Она закрыла глаза. Я не знала, заснула ли она, но глаза были закрыты. Она дышала, тяжело.
На следующее утро ее снова положили в больницу, в неотложку.
А мне нужно было уезжать, зарабатывать на жизнь в Нью-Йорке.
Сестра сказала, езжай, ты всё равно здесь не можешь ничего делать.
И если что, она будет жива, когда ты вернешься, я в этом уверена. Я не знаю. Нет. Будет. Шофер отвезет тебя в аэропорт. Езжай.
Езжай в Нью-Йорк. Работать. Поезжай. Возвращайся.
В Нью-Йорке началась бессонница, ночь за ночью.
Квартиру мы выбрали вместе из-за алькова, разделявшего две главные комнаты.
А потом сделали всё по почте: залог, деньги.
Мы не могли себе представить, что стены будут так тесно обступать окна снаружи.
Видно только кусочек неба.
Иногда голубого.
Снег шел только раз, в ноябре.
С. обрадовалась.
Она немного замерзла, но радовалась.
Я села в самолет. Я уже на себя злилась, не нужно было мне уезжать.
Я пыталась читать, но какое там. Потом сказала себе, мне нужно подготовиться. Но как? Нужно представить себя без нее. Но у меня не было никакого воображения. Тогда я стала смотреть в окно, на небо, на облака. В Нью-Йорк лететь так долго. Я говорила себе, мы никогда не долетим. Я била ногой по спинке переднего кресла, сама того не осознавая. Женщина повернулась и сказала мне прекратить, грубо. Ясно, что она не могла знать. Она думала, что я делаю так нарочно, что мне плевать на нее и на ее спину. Я не пила, не ела. Вставала, потом опять садилась. Мы никак не могли долететь. Ничего не поделаешь. Я пыталась дышать, как меня учили, когда у меня приступы тревоги. Но у меня даже не было тревожности. Нет. Я просто пыталась подготовить себя к смерти матери.
