Она даже ездила в Японию. Она мне о ней не рассказывала. Сказала только, что это далеко. Только о Камбодже сказала, что там красиво. Хотя я уверена, что можно много чего рассказать о Камбодже или о Японии, но она почти ничего не рассказывала. Только о том, что в Камбодже подхватила вирус, от которого никак не может вылечиться. А о Китае (в Китай она тоже ездила) она сказала, я была там всего неделю. Он стал современным, и везде гигантские изображения. Даже на корабли проецируют изображения, и она показала мне видео. Видео было снято ночью, и видно было только изображения, двигавшиеся на плывущих кораблях, а еще было слышно много музыки. Я ей сказала, наверное, было весело. Она сказала, что я бы так это не назвала. Музыка – это весело, создает атмосферу. Да, может быть.
Кроме того, в Китае она подцепила глиста-солитера. И что только она там умудрилась съесть? Она никогда не обращает на это внимания, хотя с ней такое происходит сплошь и рядом: солитеры или дурной вирус в Камбодже. Ей сказали не купаться в реке, а она купалась. А еще она ударилась головой и подвернула ногу. А ведь ей говорили, что надо носить высокую обувь, но она, скорее всего, забыла.
С ней всегда так.
Когда приходят помощницы по дому, мать перестает стонать.
Стонет она при мне или когда совсем одна, потому что не отдает себе отчета.
При людях стоны прекращаются.
И я оживаю.
Проснувшись утром, я подхожу к порогу ее комнаты, чтобы посмотреть, дышит ли она.
Она дышит громко и тяжело, но все-таки дышит.
Ее тело такое крошечное, такое худое, лежит на перине. У меня болит сердце. Раньше не болело, а теперь болит, и я говорю себе, такова жизнь, наверное, я тоже буду такой.
Она опять стала разговаривать во сне. Говорит, о нет, нет. Несколько раз. Потом как будто вскрикивает. Потом успокаивается.
Я удаляюсь. Иду запереться в другой комнате, подальше. Но и там ее слышу.
Она всегда оставляет дверь комнаты открытой.
Я ее закрою.
Так лучше.
Шум, который она издает во сне, приглушается.
Я снова говорю себе, что мне нужно подготовиться к ее смерти. Я не думаю, что она умрет, но мне нужно подготовиться.
Пытаюсь почувствовать, что во мне произойдет, когда это случится.
Ничего не чувствую.
Может быть, я готова.
Может быть, я ничего не чувствую, потому что не верю, что это произойдет.
Иногда она входит в маленькую комнату, где я пишу, прячусь, избегаю ее, она входит без предупреждения и что-нибудь выкрикивает. Говорю себе, я ее сейчас убью.
Это было бы просто. В конце концов, что мне мешает.
Сама себе и мешаю.
Потом я говорю себе, что она приходит, потому что ей нужно общение, и я ее понимаю. Да, я понимаю такие вещи. Она всегда нуждается в общении. Такая уж она, и на самом деле это хорошо.
Говорю себе, это же хорошо, очень хорошо.
Она любит спрашивать, как дела, и любит отвечать, всё хорошо. Иногда я слышу по телефону, что всё не очень хорошо, но сначала она говорит, что хорошо. Когда я ей говорю, у тебя странный голос, она отвечает, я устала. Я говорю ей, ты всегда устаешь в межсезонье. И тогда мы говорим о временах года. Я сказала себе, что не стоит ей оставаться зимой в Бельгии, уж очень это там плохое время года, но она теперь не чувствует в себе сил, чтобы путешествовать, и я ее понимаю.
Я отлучилась на час встретиться с другом.
Когда я вернулась, она сказала, что звонила Л.
Хорошо, я ей перезвоню.
Л. сказала мне, твоя мать считает, что ты ее избегаешь, чувствуешь себя, как в тюрьме.
Моя мать права. Она поняла. Она всё понимает.
Она так и сказала, «в тюрьме»?
Нет, она сказала другое слово, не помню, какое, но оно означало тюрьму, по крайней мере, я так поняла.
Я стала читать детектив, чтобы отвлечься. Но сюжет был не слишком интересный. Действие происходило во французской провинции. На улицах стояла сырость. Я предпочитаю, когда действие происходит в Лос-Анджелесе. Там всё большое, но дело не только в этом. Там убийства, койоты, хайвеи. Жара.
Там всё большое. Не сочится влагой.
Мне удается отвлечься. Перестаю слышать ее стоны.
Двоюродная сестра позвонила из Канады, сказала, тяжело ухаживать за старыми родителями. У меня появился ком в горле. Едва смогла сказать ответить ей, да. Потом поговорим, момент неподходящий, очень тихо. Поговорим в другой раз.