Штаны были из «Бартонс», черные, с отворотами. Разглядывая их с кровати, я заметил, что сзади они уже начали лосниться. Рубашка — из «Топ Мен» (фу!), я купил таких пять штук, и все на размер меньше. Когда я расплачивался, подросток на кассе спросил меня, уверен ли я, что это мой размер. Я сказал, что уверен, ведь он был прыщавым юнцом семнадцати лет от роду, а я уже закончил отделение английской литературы и кинематографии, что, по моему разумению, делало меня весьма компетентным в сложных вопросах рубашечных размеров.
Я поднялся с кровати и выключил свет. Фонари на Фрайр-авеню, что шла вдоль дальней стороны сада, освещали шторы, и те зловеще светились в темноте, отбрасывая на стены причудливые тени. Я лег, но тотчас встал опять, собрал с пола одежду и положил себе под голову. Подушку, в числе прочего, я тоже забыл дома. А так как я точно не знал, в каких магазинах продаются подушки, то вынужден был обходиться без нее. Я мысленно сделал в памяти заметку — поинтересоваться насчет подушек у Кейт. Если она еще позвонит.
«Кейт — определенно интересная девушка, — подумал я и помечтал: — Хорошо бы она мне приснилась. Судя по голосу и манере говорить, с ней будет не скучно. Она не похожа на других девушек. Не то что…»
Зазвонил телефон.
— Привет, Вилл, это я.
Голос мог принадлежать только Мартине. При этом он еще звучал довольно жизнерадостно.
— Ничего, что я звоню так поздно? — кротко спросила она. — Я просто… ну… ты мне так и не перезвонил на этой неделе, и я подумала, может, у тебя что-то с телефоном, но я заставила оператора проверить линию — она работает.
Соображать надо было быстро:
а) амнезия?
б) ужасно занят?
в) автоответчик сломался?
г) сказать правду?
д) все вышеперечисленное?
— Я и не знал, что ты звонила, — соврал я, старательно имитируя удивление. — Наверное, автоответчик сломался. Прости, пожалуйста.
— Все нормально, — прервала она мои оправдания, — ты не виноват, ты был так увлечен новыми знакомствами, что до самых выходных не нашел времени мне перезвонить. Это, наверное, так интересно. А со мной тебе было бы скучно.
У Мартины вошло в привычку так со мной разговаривать. С того самого момента, как я ее поцеловал, она принижала себя — наверное, чтобы поднять меня в своих глазах еще на ступеньку выше. Это был способ манипулирования — разные жалкие типы, вроде меня, пользовались им, чтобы заставить объект своей привязанности сказать им что-нибудь приятное. Но я точно знал, что Мартина не напрашивается на комплименты, она слишком серьезная и честная и всегда говорит только то, что думает.
Я пропустил намек мимо ушей.
— Как дела?
— Неплохо, — вздохнула она, и ударная «о» прозвучала, как хриплый крик совы за полночь. — Я пока так и не нашла работу. Я связалась с несколькими агентствами по найму преподавателей — они говорят, скоро может что-нибудь подвернуться. Но постоянной работы, думаю, до Рождества не появится.
Мне не хотелось этого признавать, но в ее голосе не было ни особенной тоски, ни растерянности, ни одиночества.
— Как родители?
— Билл, это просто невыносимо, — горько сказала она. — Я так больше не могу. Как бы я хотела быть сейчас в Лондоне, с тобой. Это было бы чудесно! Я могла бы снять квартиру этажом ниже, готовить тебе обед. И мы бы вместе смотрели сериал, про который ты постоянно рассказываешь.
— «Черная гадюка».
— Да, «Черная гадюка», — задумчиво повторила она. — Мне бы тогда и мечтать было не о чем. Правда, Вилл.
Это было не нечто спонтанное, типа «а вот здорово было бы, если бы…». Она говорила совершенно серьезно. Она, наверное, сотни раз проигрывала в голове эту сцену, сидя в своей комнате и заполняя бланки заявлений. Я ее хорошо понимал, потому что сам почти все свободное время тратил на сочинение подобных сцен с участием меня и Агги.
— Это не навсегда, — заверил я ее. Я наклонил голову и попытался разглядеть в щель между шторами ночное небо. — Ты обязательно найдешь работу. У тебя такие рекомендации. Ты…
— Мне тебя не хватает, Вилл, — перебила меня Мартина.
На раздумья времени не оставалось. Тон ее голоса требовал немедленной реакции. Мне выпал шанс. Я мог разбить ей сердце или сделать счастливой на целый день. Это было сейчас в моей власти. Но такое могущество меня тяготило. Больше всего на свете я хотел бы избавиться от этой власти, потому что, образно говоря, на меня сейчас смотрел этакий тюлененок, с огромными глазами, весь белый и пушистый, а мне предстояло одним ударом вышибить ему мозги.
