Три года назад Джон Ланкастер передал сорок пять процентов акций компании своему приемному сыну Хью. Себе, решив уйти от дел, он оставил десятипроцентную долю. До этого Хью в течение многих лет действовал как торговый представитель отчима и, естественно, многое знал о делах компании, в основном той части бизнеса, которая осуществлялась в Натчезе. Став совладельцем фирмы, он заинтересовался вторым сектором и начал задавать, с точки зрения компаньонов, слишком много вопросов о том, чем же они занимаются] Поскольку Хью стал крупнейшим акционером “Галланд, Ланкастер и Дюпре”, этот интерес к действиям коллег в Новом Орлеане был вполне объясним, но дед и дядя Микаэлы встретили его в штыки. Микаэла не раз слышала от них, что Хью пытается совать нос в те дела, которые его вовсе не касаются. Впрочем, у нее было на этот счет собственное мнение. Девушка считала, что у американского компаньона имелись серьезные поводы для визитов в Новый Орлеан. Возможно, его расспросы ничего, кроме раздражения, вызвать у компаньонов не могли, но называть действия Хью беспочвенными и несправедливыми она бы не стала.
После смерти дедушки заговорили о том, что Хью начал выражать беспокойство относительно будущего компании. Микаэла, откровенно говоря, его разделяла. Она подозревала, что Кристоф Галланд играл роль своеобразного буфера, смягчающего противоречия между Хью и Жаном. С его смертью молодые люди остались один на один со своими проблемами.
Будучи единственным ребенком Галландов, Лизетт унаследовала то, что осталось от доли Кристофа. Однако интереса к бизнесу у нее никогда не было, и практически от ее имени делами, занимался брат мужа — Жан. Он же стал распорядителем долей Франсуа и Микаэлы. Вскоре после этого отошел от дел Джон Ланкастер, сделав своим преемником Хью. Де Марко и Хассон даже после удвоения количества своих акций остались лишь номинальными совладельцами предприятия. Решение всех вопросов стало зависеть исключительно от Жана и Хью, точки зрения которых по довольно часто возникающим проблемам почти постоянно не совпадали. Разногласия между ними не могли не привести к весьма щекотливой ситуации в компании, усугубляемой неприязненными отношениями между креолами и американцами. Антипатия эта, существовавшая в Луизиане всегда, с продажей территории презренным америкашкам переросла почти в открытую враждебность.
Уставшая от горячих восклицаний брата, Микаэла решила взять инициативу в свои руки.
— Послушай, Франсуа, — сказала она, — ты начинаешь повторяться. Мне кажется, ты уже достаточно четко изложил нам свое мнение о мсье Ланкастере. Собственно, и без этого мы знали, что его решение переехать сюда тебя не обрадует. Но что можем сделать я и ты? Уж лучше побереги свое красноречие для самого мсье Ланкастера.
— Ба! Да какой смысл разговаривать с ним? Он, как всегда, опустит очи долу и ничего не услышит! Но, поверь мне, maman, если он вновь начнет совать нос в наши дела и строить из себя инспектора, его ждут серьезные неприятности.
Женщины обменялись тревожными взглядами. Лизетт нахмурилась. Франсуа посмотрел на сестру, затем на мать и наконец взял себя в руки.
— Вы опасаетесь, что я вызову Хью Ланкастера на дуэль, да? Можете не волноваться, — небрежно промолвил он, гордо блеснув глазами. — Ни один америкашка не достоин того, чтобы я марал об него руки.
— Это весьма благоразумно с твоей стороны, — тихо сказала Лизетт. — И если ты не хочешь спровоцировать скандал, будь с ним по крайней мере вежлив.
Франсуа скорчил кислую мину. Но тут же, одарив женщин улыбкой агнца, промямлил:
— Я вел себя довольно глупо, да? Микаэла тепло улыбнулась в ответ. Способность мгновенно менять настроение нравилась ей в брате больше всего.
— Поскольку я не горю желанием увидеть еще одно представление, подобное тому, что мы сейчас наблюдали, — произнесла она с озорным блеском в глазах, — я, пожалуй, не стану отвечать на этот вопрос.
Франсуа рассмеялся.
— Прошу прощения! — сказал он, галантно поклонившись матери, затем сестре. — Я опять позволил своему дурацкому темпераменту взять верх над собой.
