Моя цель — звезды - страница 94

В пятидесяти футах от дыры лежал Фойл. Он был заключен в лабиринт труб, камней, балок, металла и проводов. Ревущее пламя озаряло его сверху и снизу. Одежда на нем тлела, татуировка ярко проступила на лице. Он слабо шевелил конечностями, как перепуганное животное.

— Господи! — воскликнул Ян-Йеовил. — Горящий Человек!

— Кто?

— Горящий Человек, которого я видел на Испанской… Ладно, сейчас не до того. Что нам делать?

— Лезть в дыру, само собой.

Внезапно рядом с Фойлом пролился ручеек добела разогретой меди. Трубное эхо всплеска прокатилось футах в десяти под его телом. За ним последовал второй ручеек, третий, и медь потекла уже настоящим потоком, заполняя дно кратера. Дагенхэм и Ян-Йеовил опустили забрала огнеупорных доспехов и протиснулись в дыру. Три минуты они потратили на отчаянные попытки пробиться сквозь лабиринт, но поняли, что до Фойла добраться не получится. Лабиринт остался проходим только изнутри, а не снаружи. Дагенхэм и Ян-Йеовил вылезли обратно и стали совещаться.

— Мы не можем к нему пролезть, — крикнул Дагенхэм, — но он может выбраться к нам.

— Ну и как? Очевидно, он не в состоянии джонтировать, иначе его бы тут уже не было.

— Нет, он мог бы оттуда вылезти. Глянь. Если он проберется налево, потом вверх, пойдет в обратную сторону, вдоль той балки, соскользнет по ней вон в том месте, протиснется сквозь проволочный узелок… Проволоку нельзя протолкнуть внутрь, поэтому мы и не сумеем до него добраться. Но ее можно вытолкнуть наружу. Он может оттуда вылезти. Это дверь в одну сторону.

Вокруг Фойла быстро накапливалась расплавленная медь.

— Если он оттуда не выберется, его заживо поджарит.

— Надо до него докричаться, рассказать ему, куда идти.

Они принялись звать его:

— Фойл! Фойл! Фойл!

Горящий Человек в лабиринте продолжал слабо шевелиться. Металлопад кипящей меди усилился.

— Фойл! Сверни налево. Ты меня слышишь? Фойл! Сверни налево и поднимись там. Ты выберешься оттуда, если послушаешь меня. Поверни налево и лезь вверх. Потом… Фойл!

— Бесполезно. Он не слышит. Фойл! Гулли! Ты нас слышишь?

— Пошлем-ка за Джиз. Может, к ней он прислушается.

— Нет, Робин. Она телепередатчик. Он услышит ее мысли.

— А она станет это делать? Спасать его ради человечества?

— Должна. Есть на свете кое-что важней ненависти. Ничего подобного в мире еще не происходило. Я иду за ней.

Ян-Йеовил начал выбираться из прохода. Дагенхэм задержал его.

— Стой, Йео. Посмотри на него. Он мерцает!

— Мерцает?

— Да, взгляни! Мерцает, как светлячок. Видишь?

Фигура Фойла появлялась и исчезала, возникала снова и опять пропадала. Так бабочка бьется о стенки газовой лампы.

— Что он делает? Что он пытается сделать? Что, черт побери, происходит?

Он пытался выбраться оттуда. Как пойманный светлячок или морская птаха, обманувшаяся светом маяка, он колотился о прутья темницы. Он горел и обугливался. Он пытался ускользнуть в неизвестность.

Звук приходил к нему путями зрения, как световые узоры. Он видел, как складываются в странную мозаику звуки выкрикиваемого имени, его собственного имени:

Движения стали слухом. Он слышал, как извивается пламя, как поднимается дым, как мечутся тени, и все эти движения оглушительно ревели на странном наречии[53]:

БУРУУ ГУАРР РВАВВ ДЖЕРРМАКИНН? — спросила огненная буря.

— Аша-аша-рит-кит-дит-цит-мгид, — ответили ей быстрые тени.

— Ох. Ах. Хи. Ти. Ох. Ах, — застучали тепловые колебания. — Ах. Ма-а-а. Па-а-а. Ла-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

Даже язычки пламени, плясавшие на его одежде, ревели ему в уши.

МАНТЕРГАЙСТМАНН! — вопили они. АНВЕРТРАКИНСТЕЙН ГАНЦЕЛЬССФУРСТИНЛАСТЕНБРЮГГ!

Цвета отдавались в нем болью. Теплом, холодом, давлением, ощущениями непереносимой высоты и всепоглощающей глубины, сокрушительного ускорения и давящего сжатия.

Осязание представлялось вкусом. Дерево отдавало во рту горечью и мелом. Металл был соленый, камень — горько-сладкий, когда он шарил по нему кончиками пальцев, а стекло расползалось по нёбу чрезмерной сладостью.