— Нет, Сол, и никогда не будет.
— Устрашающе.
— И тоже нет.
— Но ты несчастлива.
— Нет. Вот зануда! Будь доволен тем, что имеешь.
— Это больше, чем я когда-либо имел. Ты великолепна.
— А ты экстравагантен. Ложись спать, дорогой. Мы завтра ведь едем кататься на лыжах.
— Нет. Я изменил свои планы. Я вернусь к работе.
— Ну, Сол… ну ты же обещал, что не будет больше этой работы, беготни, запарки… Ты не сдержишь своего слова?
— Не могу. Я на войне.
— Черт с ней, с войной. Ты достаточно навоевался в песках кратера Тихо. Большего они не вправе от тебя требовать.
— У меня осталось еще одно дело.
— Я помогу тебе.
— Нет. Держись подальше от него, Джизбелла.
— Ты мне не доверяешь?
— Не хочу, чтобы тебе навредили.
— Нам никто не навредит.
— Фойл способен и на это.
— К-кто?
— Фойл. Формайл. Ты знаешь. Теперь я знаю, что ты знаешь.
— Но я не…
— Ты не говорила. Я же сказал, что ты великолепна. Продолжай поддерживать во мне это мнение, Джизбелла.
— Но как ты догадался?
— Фойл проговорился.
— Как?
— Имя.
— Формайл с Цереры? Ну и что? Он купил Церерскую компанию.
— Джеффри Формайл.
— Он придумал себе это имя.
— Это он так воображает. Он его вспомнил. Джеффри Формайл — имя, которое я использовал, подвергая его испытаниям на мегаломанию в госпитале объединенных университетов, что в Мехико. Я подверг Фойла этому искусу, пытаясь его сломать. Имя, должно быть, застряло глубоко в его памяти, а потом всплыло. Он вообразил, что оно само пришло ему на ум. Так я догадался.
— Бедный Гулли.
Дагенхэм усмехнулся.
— Ну да. Как бы основательно ни защищали мы себя от внешних опасностей, так или иначе нас выдает что-нибудь внутреннее. Нет защиты от измены самому себе. Все мы себя предаем.
— Что ты намерен с ним сделать, Сол?
— Сделать? Я его прикончу.
— За двадцать фунтов ПирЕ?
— Нет. За победу в проигранной войне.
— Что?!
Джизбелла подскочила к разделявшей комнаты стене.
— Ты, Сол? Ты — и патриотизм?
Он кивнул почти с виноватым видом.
— Странно и гротескно, но это так. Ты меня полностью изменила. Я снова нормальный человек.
Он тоже подошел к стене и прижался к ней лицом. Они поцеловались через три дюйма свинцового стекла.
Море Облаков являло собою идеальную среду для культивации анаэробных бактерий, почвенных микроорганизмов, грибков, фагов, редких форм плесени и всякой полезной для медицины и промышленности мелочовки, которой требовалось безвоздушное окружение. Бактериальная корпорация занимала мозаичное скопление полей разнородных культур, простреленных переходами, связывавшими их с центральным участком бараков, административных офисов и теплиц. Каждое поле было не чем иным, как исполинским пробирным стеклом, ста футов в диаметре, двадцати дюймов в высоту по краям и не более двух молекул в толщину.
За день до восхода Солнца над этой частью Луны, в Море Облаков, культивационные чаши заполняли нужной питательной средой. На рассвете, а на лишенном атмосферы спутнике он был внезапным и ослепительным, чаши засевали. Следующие четырнадцать дней непрестанной инсоляции за ними ухаживали, подкармливали, затеняли, регулировали рост бактерий. Полевые работники сновали туда-сюда по переходам, облачившись в скафандры. Когда до Моря Облаков докатывалась линия заката, с чаш снимали урожай, и следующие две недели лунной ночи поля стерилизовались вымораживанием.
В этой утомительной, пошаговой процедуре не было места джонту, так что Бактериальная корпорация нанимала несчастливцев, неспособных джонтировать, и платила им рабские гроши. То была низшая форма труда, известная в Солнечной системе, современный аналог чистки канав и уборных. Бараки Бактериальной корпорации воплощали собой ад на Луне на все две недели вынужденного безделья. Фойл убедился в этом сразу же, как отыскал нужный барак.
Его ждало впечатляющее зрелище. В огромном помещении находилось, быть может, сотни две люду. Шлюхи и жестокие сутенеры со стальными взглядами, профессиональные игроки с портативными игровыми столиками, наркоторговцы, менялы. В спертом воздухе висела кислая вонь, особенно выделялись нотки алкоголя и аналога. На полу валялись в полном беспорядке предметы одежды, постельное белье, обломки мебели, бутылки, тела упившихся в зюзьку, а также гнилые объедки.
