Арон Яковлевич встречался, дружил со многими людьми, связанными с еврейской культурой. Нехаме Лифшиц дружила с Ароном Яковлевичем с того дня как впервые напугала Ленинград своей фамилией «Лифшицайте», — так говорила сама певица. В её первый ленинградский вечер Арон пришёл к ней за кулисы знакомиться. И уже тогда он был занят собиранием еврейского фольклора. Немногие тогда осмеливались открыто собирать еврейские песни, а Арон Яковлевич собирал, сравнивал различные варианты одной песни, изучал их историю, искал авторов. После выхода на пенсию Арон Яковлевич стал это делать серьёзно и систематически. Он начал записывать еврейские песни, чтобы сохранить от забвения лучшие образцы еврейского песенного фольклора, изучал нотную грамоту, теорию музыки, гармонии, сольфеджио. Изучать сольфеджио Арону помогала дочь Таня, младшая сестра Якова, закончившая консерваторию. Арон начал посещать семинар при Ленинградском институте театра, музыки, знакомиться с музыковедами, композиторами, канторами, певцами, дипломантами Ленинградской консерватории.
Арон жил в Союзе в общей беспредельной стихии, где всё было то, да не то, действительность принималась, как данная, явная, но где‑то в иной плоскости была неосязаемая, вторая мечтательная жизнь, которую он видел на своём внутреннем экране, прокручивая и проецируя её в будущую реальность. Однако законы, по которым совершаются события, наперёд вразумительно раскрыть и представить трудно, иллюзии часто распыляются, и несоответствия между мечтой и действительностью часто приводят мечтателей к глубокому трагизму.
Он был человек мягкий и благожелательный. В нём было что‑то такое привлекательное, какая‑то внутренняя правда, как в и моей матери, — доверчивость и инфантильность. Арон всегда казался мне Яшиным ребёнком, он относился к Якову с таким пиететом, даже с каким‑то преклонением, что приводило в изумление всех, видевших их вместе. Такой степени уважения отцом сына я больше ни у кого из моих современников не встречала. В отношении Арона к сыну была не только отцовская любовь, как может создаться впечатление, — мол, все любят своих детей, — это было больше — признание за сыном интеллектуального превосходства. И сейчас, читая их обширную переписку, из всех строк Арона светится нежное и трогательное, невероятно–почтительное отношение отца к сыну. И наоборот.
Выйдя на пенсию, Арон Яковлевич помимо собирания песен, стал автором еврейского журнала «Советская родина», основателем и главным редактором которого был Арон Виргилис. Было известно, что Виргилису КГБ полностью доверяло, он был человеком благонадёжным, и этот журнал кроме самого Виргилиса не проходил никакой цензуры. И хотя журнал шёл в ногу с советской властью, и полностью ей служил, тем не менее, он способствовал сохранению некоторых уникальных материалов еврейской культуры. К примеру, Арон Яковлевич публиковал там разысканные им материалы о еврейском скульпторе Иткинде, сосланном в Алма–Ату, заочно подружился с ним, написал большую статью о его скульптурах и заново открыл для публики его оригинальные скульптуры. Иткинд подарил Арону Яковлевичу две свои скульптуры, которые сейчас находятся в Израиле у моей золовки Тани. О судьбе других произведений Иткинда мне ничего неизвестно, хотя ходит странный слух, что они где‑то зарыты. Это жаль, потому что скульптуры Иткинда совершенно необычные, можно сказать, неповторимые — летящие в воздухе, будто подвешенные фигуры с удивительным использованием пространства, когда с любого ракурса линии фигур, жестов, очертаний не искажаются, а смотрятся как их продолжение, одновременно создавая независимые фигуры. Что‑то похожее можно увидеть в самых древних китайских скульптурах, сотворённых ещё до Конфуция.
Библейский красивый язык Арона вызывал восхищение образованных евреев из других стран, с которыми Арон Яковлевич стал переписываться, сотрудничая в журнале «Советская родина». Одним из его американских корреспондентов был Лион Гильдесгейм из Нью–Йорка, знающий и иврит и идиш, такой же ветхозаветный динозавр в Америке, как Арон в России. Лион гордился тем, что первый в США настоял на том, что негр Поль Робсон вошёл с главного входа в ресторан отеля «Астория — Плаза», в котором Лион справлял какой‑то юбилей. Дирекция ресторана попросила у Гильдесгейма список гостей, и увидев среди приглашённых негритянского певца, они вычеркнули его из списка. Гильдесгейм твёрдо настаивал на приглашении певца, тогда администрация заявила, что в таком случае тот должен войти с чёрного входа, для прислуги. Лион снова возразил, что все его гости будут входить с главного входа, а если нет, то он снимет весь заказ. Дирекция отеля через два дня, не желая терять выгодного клиента, вынуждена была разрешить Поль Робсону войти с парадного входа, как и всем приглашённым.
