Ну эта... Он грит: да ну е н-на... По-женевски это круто звучит. Давай, грит, по морю покатаемся. Ладно, давай. Антиграв у него и за катер работает, и за подводную лодку... Сидишь, значит, посреди океана, глубина порядочная, все прозрачно, у самого твоего рыла рыбешки цветастые проплывают, осьминожина здоровая, как черт, тобой интересуется. В смысле, можно тебя схарчить или лучше погодить. Актиния чуть не в нос тебе лезет... Нормально так... Я как пацан глазею... Никогда я такого не видел. И мы типа расслабились. На вечер у него обратно рецепт выискался... новошведский. То же самое, только с какой-то хренью, что во сне увидишь – лопатой не отмахаешься. Прикинь, фрэнд: зеленая звезда, у меня на ладошке помещается... Во такая. Вместо лучей у ней бугорки такие... ну, не знаю, как сказать. Типа мутантный гибрид. Патиссон называется. А он его, хитрый хрен, замариновал. Я, значит, с опаской поначалу этим самым закусывал. А потом ничего, нормально пошло.
Ну эта... Утром опять, значит, я стаканчик местной медицины внутрь принял. Вовремя. Иначе бы – кирдык. В голове саперные работы стояли. По полному профилю. Ладно. Молчун меня типа на объезд зазывал, но тут ему не обломилось. «В следующий раз», – говорю. Ушел он, а я к инфоскону приспособился. Крутил сначала все что ни попадя. Потом спорт. Ну а потом и до девок дело дошло. У них тут на такие дела ни запретов нет, ни ограничений, им тут, короче, по хрену. Смотри, сколько хочешь... Я и вкопался туда аж по самое не могу. Пришел Молчун, отодрал меня от машинки, вовремя отодрал, гад, потому что я уже как раскаленный металл, еще чуток, и с конца охладитель забрызжет. Прикинь! Он мне, значит, и говорит: «Сегодня мы идем в гости, Ян. Форма одежды – парадная. Всем постирать робы, будет проверка из управления...» Хихикает, значит. Довольный. Я, понятно, интересуюсь: «Чисто куда? К кому?» Он мне и рассказывает, мол, у них тут каждая свадьба, рождение или смерть – региональный праздник. Или типа. Со всей округи народ собирается. С усадеб, короче, с хуторов прибывают... эти... хуторяне. Без приглашения. Типа если ты не козел какой-нибудь, а нормальный, ты оповещаешь всю шоблу на четыреста миль вокруг. Вотак. И если ты не шибздик опущенный, не шваль какая-нибудь и не при смерти, оповестили тебе – давай езжай, лети на праздник. Ну, нормально. Типа как у людей, а не у новых шведов... У Молчуна чучело какое-то было. Невдолбенное. Птица. Желтая. На голове гребень. Красивая, как моя бабка в юности. А бабка до деда четырех мужей поменяла, дед у ней был последний и навсегда. Вотак. Птица называется упупес. Это я не знаю, фрэнд, по-каковски. Молчун говорит, по-русски есть название. Удод. Типа русский это, значит, удод. Птичка, грит, – еще с самой Земли. Но тут уж я ему не поверил. Я в этом деле секу. Явный мутант его удод. Либо из марсианской лаборатории, либо с Терры-4. Видно же. Он смеется. «Да пошел бы ты!» – говорю. В общем, чучело свое решил он подарить соседской Карин из Свенссонов, потому что сегодня она станет женой какого-то Лейфа.
Ну эта... попрыгали мы с ним в антиграв, схиляли на хутор к этим самым Свенссонам. Ну, норма-альна... Рассказывать даже погано, какая хрень вышла. Я так это тебе коротенько, чтоб понятно было, фрэнд. Молчун чучело удодское невесте вручил, поздравил, ходит-ходит промеж гостей, всем улыбается. Кота нашел, жирного такого, рыжего, морда – как у налогового органа. В смысле, хамская и разъеденная. Кот мне конкретно понравился. Больше всех из новых шведов. Ну, кроме, понятно, Молчуна еще. Настоящий кот, солидный, не хрен тебе какойнть тощий. Вот ему, коту этому, Молчун тоже в самую налоговую рожу улыбался. Я, понятно, похавал-принял и сижу молчком в уголке, прикинулся ветошью и не отсвечиваю. И такой он нелепый, Молчун мой, со своей улыбкой кретинской и с чучелом обратно же кретинским... Ну чисто больной дауном. А мужик он какой, да я же знаю! Чо он шестерит-то? Новошведы на меня глядят, как на какашку, ну, тут я их понимаю, они меня типа не любят – не голубят, ну и я их типа тоже... Полная взаимность, короче. А на Молчуна они даже не глядят. Базарит он типа с кемнить, и тот хрен, с которым он базарит, зенки в сторону сворачивает, слова цедит... А если и посмотрит разок, то так, ровно не живой мужик перед самым рылом торчит, а пустое место, сплошная прозрачность. А Молчун стара-ается... Будто ему за это срок скостят. Я ему типа сказать хотел: отбыл ведь уже, амиго. Но не стал. Его дела. Он и сам тут на одну бабу упорно так не смотрел. Ну, я врубился: Марта эта его. А рядом с ней хмырь такой чернявый, жердина высоченная – ее теперешний мужик. Вотак. И тут, вишь, напряг выходит.
