— Ты собираешься и меня довести до сумасшедшего дома?
— Нет. Ты не того пошиба, что Мэри Энсли. Насчет тебя у меня есть мысль получше. Фарнхэм знает, как ты была несчастна в последнее время, — что может быть естественней, чем твое решение покончить со всем этим? В твоей спальне есть балкон, не так ли? Я никогда не признавал балконов на верхних этажах — они могут быть опасны, особенно такие узенькие, как твой. И даже если бы не могло быть речи о самоубийстве, там легко может произойти несчастный случай. Знаешь, как это бывает: ты возвращаешься домой поздно вечером, решаешь подышать свежим воздухом, слишком сильно наклоняешься через перила, и… — Он сделал паузу, а потом мягко закончил: — Сама видишь, это будет совсем нетрудно.
Сердце Джулии билось так болезненно, что трудно было дышать. Где Найджел? Ведь он давно должен был получить сообщение от Сильвии! Но хотя она прислушивалась, надеясь услышать его шаги, дом был молчалив, как могила. А что, если Найджел не поверил в срочность ее просьбы? Если подумал, как и Сильвия, что это просто уловка, чтобы заставить его вернуться домой? «Боже мой, пожалуйста, — молилась она, — пусть он поскорее вернется! Поскорее… иначе будет слишком поздно».
Выйдя из зала суда, Найджел не мог и думать о возвращении в контору или домой. Он добился того, чтобы дело отложили на два дня, но продолжать работу казалось ему абсолютно бесперспективным. Если Мэри Энсли не сможет дать показания против Уинстера, ему потребуется не меньше полугода, чтобы добиться его осуждения.
Сев в машину, он решил уехать из Лондона. Может, подышав свежим воздухом за городом, он сможет рассуждать более здраво. Машинально он выбрал западное направление. Постепенно городские дома сменились зеленью, и он нажал на акселератор. Ветер свистел над капотом, вибрация двигателя пронизывала его тело. Он сосредоточенно вел машину почти целый час, потом остановил ее на пустынном проселке. Там он зажег сигарету и вернулся к мыслям, которые гнал от себя уже целые сутки.
После того как он обвинил Джулию в том, что она предала Мэри Энсли, он заставил себя не думать об этом. Это было довольно легко сделать, пока он был в суде, но теперь, когда он расслабился, стало невозможным. Он и сейчас ясно представлял, как она стояла перед ним накануне вечером. При его словах она словно окаменела, дивное лицо побледнело и выразило изумление. Когда же она выбежала из комнаты, его первой мыслью было последовать за ней и взять обратно свои слова, но слепая ярость остановила его. Он мог думать только о несчастной женщине, превратившейся в страдающее существо, к которому, возможно, уже никогда не вернется разум.
Весь день мысль о том, что, придя домой, он увидит Джулию, наполняла его ужасом. И импульсивно он решил навестить Сильвию. Ее образ светлым пятном сиял на темном горизонте его жизни. Ее радость от того, что она услышит его голос после нескольких недель молчания, была ему лестна, и, зная, что она его ждет, он развернул машину и поехал обратно в Лондон. Пока он решил не думать о Джулии, а когда его гнев уляжется, он сообразит, как быстро и без огласки добиться признания их брака недействительным. Какая глупая трата жизней, подумал он горько. Но из-за Мэри Энсли он не видел возможности этого избежать.
Не успел еще смолкнуть звонок, как Сильвия уже открыла дверь.
— Как чудесно видеть тебя, Найджел! — Она провела его в гостиную. — Садись, я налью тебе.
Она умело смешала мартини, подала ему и молча смотрела, как он пьет.
— Хочешь еще?
— Нет, спасибо. Я весь день не ел, так что это будет ни к чему.
— Бедняжка мой дорогой, да ты умираешь от голода! Я поскорее подам обед.
Она вышла из комнаты, и он услышал, как она быстро что-то делает на кухне. Послышался звон посуды и негромкое проклятие, когда что-то упало на пол.
— Тебе помочь? — спросил он.
— Нет, спасибо, все готово. — С этими словами она вкатила в комнату сервировочный столик и быстро расставила блюда на нарядно накрытом столе. — А вот и еда! — улыбнулась она.
Когда обед был уже наполовину съеден, и великолепные оссо букко и рислинг оказали на Найджела свое действие, Сильвия начала осторожно расспрашивать его о причинах беспокойства, которое столь ясно отражалось в его поведении.
