1999 год. «Честно говоря, мне плевать» шокирующими видео обличает педофилию и сексуальное насилие
Возвращение Адриано на телевидение с программой «Честно говоря, мне плевать», первый эпизод которой вышел в эфир 8 октября 1999 года, стало триумфальным. Название отсылает нас к персонажу Кларка Гейбла. «Честно говоря, дорогая, мне наплевать», – именно это говорит Кларк Гейбл отчаявшейся Вивьен Ли в финале фильма «Унесенные ветром». Фраза, с помощью которой Ретт Батлер наконец-то разрывает отношения со Скарлетт О’Харой. Адриано говорил, что отсылка уж слишком возвышенная, новостные программы уделяли передаче много внимания, Винченцо Моллика взял у дяди интервью, а Пьер Луиджи Челли и Роберто Дзаккариа могли гордиться тем, что сделали правильный выбор, прекратив тяжбу с Адриано и тем самым значительно упростив ему возвращение на телевидение.
«Челентано, – писали газеты того времени, – это как матч национальной сборной по футболу: 14,2 миллиона зрителей на пике популярности (когда он пел «Il ragazzo della via Gluck») и почти 10 миллионов в оставшееся время. Рекорд, сравнимый с успехом фестиваля в Сан-Ремо и предыдущей трансляцией песни Джанни Моранди «C’era un ragazzo» («Жил-был парень»), собравшей у экранов в среднем 11 миллионов зрителей. Певец-ведущий продолжает хранить молчание, но руководство RAI не скрывает своего триумфа. «Линкор национального телевидения продолжает успешную бомбардировку традиционными эстрадными шоу, – заявляет прессе Агостино Сакка. – Критика, восторг, всего поровну, есть даже те, кто предлагает назначить Челентано пожизненным сенатором. Передача, которая держала всех в напряжении. Не прошло и десяти минут, как Адриано выбросил сценарий и пустился в свободное плавание, заставив всех остальных – режиссера, Теоколи, Нери[189] и других актеров – импровизировать три часа подряд. И, как обычно, на следующий день начались споры, особенно по поводу вставок о смертной казни, наземных минах, голоде в третьем мире, минеральной воде[190]. Но список гостей выглядит многообещающе, во втором выпуске Челентано пригласит в студию музыкантов и певцов Джо Кокера, Тома Джонса, Джованотти и Пелу, а в третьем – Дэвида Боуи, группу Jamiroquai и, возможно, Тину Тернер».
Конечно, и на этот раз не было недостатка в сюрпризах, хотя многие секреты шоу были раскрыты заранее, но ключевое направление передачи понятно. Невесомое скольжение от легкости бытия к жестокости, от веселья к трагедии. Однако мало кто заметил гигантский портрет в огромной студии и поинтересовался, что это за усатый мужчина в шляпе-котелке на нем изображен. Худощавое лицо, затесавшееся между портретами Джузеппе Айялы[191] и Эдуардо Де Филиппо[192], несколько раз за эфир попадало в камеру, заставляя зрителей недоумевать: «Кто же это такой?» Это был мой отец. Так Адриано хотел показать, насколько важным человеком для него был Паолино, как иногда называл его дядя. Не просто портной, не просто зять, а человек, который умел так захватывающе рассказывать о военных трагедиях, о партизанском сопротивлении или любовных приключениях, что казалось – ты слушаешь отцовские байки, сидя у камина. Его чувство юмора и молчаливое понимание сопровождали Адриано на вилле в Гальбьяте, на прогулке в парке, по дороге на концерт, за покерным или бильярдным столом. Мой отец родился в 1914 году и годился Адриано в отцы, но между ними сложились особые отношения, дружба, граничащая с взаимным уважением. В одном из выпусков программы «Честно говоря, мне плевать» Адриано рассказал о случае, произошедшем с моим отцом во время Второй мировой войны. Случай, который Паоло рассказывал нам несколько раз за семейным ужином, и Адриано неизменно приходил в восторг от его манеры повествования, да и все случившееся могло с легкостью стать сценарием приключенческого фильма.
– Знаешь, Адриано? В тот раз я сильно рисковал, и, если подумать, меня ж и убить могли, такое только в кино бывает.
– Расскажи, расскажи.
– Я в Монтекассино[193] был в плену у немцев. Паршиво было, клянусь. Хоть нас держали и не в тюрьме, а в каком-то рабочем лагере, где полно было бараков, там жили вооруженные немцы. В плену было худо, мне даже казалось, что я никогда оттуда не выберусь, но больше всего мы боялись, что нас депортируют, как уже случилось с тысячами итальянцев. Однажды ночью мне на ум пришла одна идея, я набрался смелости, позвал товарищей, с которыми жил в одной большой комнате – она-то и была нашей камерой, – и сказал: «Тот, кто пойдет с Перини, снова увидит свою семью». Они небось решили, что я псих. Некоторые смотрели косо, но один мальчишка-поляк и мужчина из Варезе
