Мы часто ошибочно воспринимаем кубинцев
С момента объявления исторического сближения между США и Кубой многие журналисты с аргентинского телевидения и радио связывались со мной. Они интересовались моим мнением. Как брата Че или просто аргентинца, обладающего глубоким знанием острова и привилегированным положением на нем? Я не знал, что сказать, и мне было все равно. Я близок как к руководству, так и к кубинскому пролетариату. У меня есть связи с государственными лидерами, а также с большим количеством простых рабочих. Но все это не делает меня кубинцем. Мое родство с Че, возможно, создает у журналиста впечатление, что мое мнение более ценно, чем какое-то другое.
Прежде всего я хочу уточнить, что моя поддержка кубинского революционного процесса непоколебима и что кубинско-американские дела мне практически неизвестны.
Так сложилось, что как раз перед объявлением «оттепели» я помог своему племяннику Эрнесто приобрести 12 мотоциклов, необходимых для его туристического проекта. Некоторые люди сразу же сделали вывод, что я участвовал в тайных переговорах и что я знал, что американские туристы потянутся на Кубу. Аргентинский телеканал TN пригласил меня на свою передачу для неформального обсуждения Барака Обамы и Рауля Кастро. Хотя я и знаю Рауля, но я не его представитель, и, уж само собой разумеется, я никогда не встречался лично с президентом США! Но я пошутил в своем ответе, что Обама, конечно же, позвонил мне, чтобы попросить меня запустить «La Poderosa Tours». Но если отставить шутки в сторону, то проект начался с череды случайностей, и как говорил мой друг Орландо Фундора: «Все, что происходит, уместно» (sic).
Тем не менее одному журналисту TN я заявил следующее: Куба для меня гораздо важнее, чем просто сюжет о международной политике. Я чувствую близость к Кубе, это моя вторая родина, моя вторая семья, мой второй дом, хотя я никогда и не проводил там больше, чем три месяца, и у меня нет там никакой официальной должности. Она приняла моих родных без всяких сомнений, когда Аргентина их преследовала. Это любимое и знакомое мне место. Я езжу туда регулярно с 1959 года, я объехал Кубу с севера на юг и с востока на запад, и я к ней глубоко привязан. По всем этим причинам я думаю, что обладаю довольно точной картиной событий.
В целом, если вы хотите знать мое мнение об «оттепели», я начну с того, что происходит в политической и дипломатической областях: изменения, которым мы являемся свидетелями, – это результат долгого процесса, начатого кубинцами из Майами и из Гаваны, даже если остальной мир до недавнего времени и не подозревал, что он идет. На самом деле всегда имели место человеческие контакты между двумя странами, и они все – из области любви-ненависти. Иногда любовь брала верх, а иногда – ненависть.
Многие островные кубинцы имеют близких или дальних родственников в Соединенных Штатах. И наоборот. Как с одной, так и с другой стороны, так называемая старая гвардия практикует двойной стандарт: на людях они говорят одно, а в частном порядке – другое. Люди с острова, решившие остаться, уже давно считали уехавших предателями отечества, gusanos (земляными червями, практически ничем). «Если ты бросился в море, чтобы добраться до Майами, и ты добрался, – это твой выбор, – говорили они. – И теперь, когда ты там, ты будешь нас критиковать? Нет! Да пошел ты!» В то же самое время те, кто остался на Кубе, всегда принимали деньги, отсылаемые из Флориды и иных штатов, где поселились люди из кубинской диаспоры. Что касается последней, то она критиковала Кубу, но в конечном итоге все равно помогала ей, посылая туда деньги.
В 90-е годы я знал одну семью, где бабушка жила в том же доме, что и до революции. Ее старший сын уехал жить в США, а младший остался на Кубе. Он был чиновником. Бабушка продолжала общаться со своим сыном и внуками из Майами. А младший считал, что его брат переметнулся к противнику. Она защищала своего сына-беглеца. Но прошло время, и критика младшего постепенно начала становиться все более и более комплиментарной. Именно по этой семье я лично наблюдал за эволюцией менталитета.
