Хотел бы многое еще рассказать тебе и нашему народу, но чувствую, что это не нужно; слова не могут выразить то, что бы я пожелал, потому и не стоит исписывать листы чистой бумаги.
До победы, всегда! Родина или смерть!
Обнимаю тебя со всем революционным пылом».
Таким образом, вместо рубки сахарного тростника Че готовился к бою и планировал следующий этап своей жизни. Для моих родителей он написал следующее прощальное письмо 1 апреля 1965 года:
«Дорогие старики: я вновь чувствую под своими пятками зуд странствующего рыцаря; и я вновь пускаюсь в путь со щитом в руках. Около десяти лет тому назад я написал вам другое прощальное письмо. Насколько помню, тогда я сожалел, что не являюсь лучшим солдатом и лучшим врачом; второе меня уже не интересует, но солдат из меня получился не такой уж и плохой. В основном ничего не изменилось с тех пор, если не считать того, что я стал значительно более сознательным, мой марксизм укоренился во мне и очистился. Я верю, что вооруженная борьба – единственный выход для народов, борющихся за свое освобождение, и я последователен в своих взглядах. Многие назовут меня авантюристом, и это так, только я авантюрист особого рода, из той породы, что рискуют своей шкурой, дабы доказать свою правоту.
Возможно, это письмо окажется последним. Я не ищу смерти, но она возможна, если логически рассчитать вероятности. И если так случится, пусть это письмо будет моим последним объятием: я любил вас крепко, только не умел выразить свою любовь. Я слишком прямолинеен в своих действиях и думаю, что иногда вы меня не понимали. Меня нелегко было понять, но на этот раз – верьте мне. Итак, решимость, которую я совершенствовал со страстью артиста, заставит действовать хилые ноги и уставшие легкие. Я добьюсь своего. Вспоминайте иногда вашего скромного кондотьера XX века. Поцелуйте Селию, Роберто, Анну-Марию, Пототина, Беатрис, всех. Крепко обнимает вас ваш блудный и неисправимый сын».
Задержанное в Гаване, это сентиментальное письмо так и не пришло к месту назначения до смерти моей матери. Эрнесто узнал страшную новость в Конго, 20 мая, и в ее честь он написал прекрасный рассказ «Камень», короткий отрывок из которого я воспроизвожу тут:
«Он мне сказал это [про смерть моей матери] так, как должны говорить об этом людям сильным и ответственным, и я благодарен за это […] Что я знаю. По правде, ничего. Знаю только, что у меня есть физическая необходимость видеть свою мать, и я кладу голову на ее худые колени, и она мне говорит: «мой старичок», с нежностью скупой, но абсолютной, и чувствовать на плече ее неловкую руку, гладившую меня, точно марионетку, как если бы нежность исходила у нее из очей и голоса, потому что веревки не позволяли приблизиться. И руки содрогались и продвигались ощупью, больше чем ласкали, но нежность проступала из пор и разливалась повсюду, и от этого я чувствовал себя так хорошо, таким маленьким и таким сильным. Не нужно просить у нее прощения; она все понимает, и это становится ясно, когда слышишь ее «мой старичок».
Че прилетел в Африку в конце апреля – начале мая 1965 года [58] под именем Рамон Бенитес. Он прибыл в Конго-Киншасу через три недели [59] с двенадцатью кубинскими товарищами – сотня других присоединится к нему позже – с целью оказания помощи повстанческому движению Симба во главе с Лораном-Дезире Кабилой. Конго было охвачено гражданской войной с момента обретения независимости. В стране царил ужасный хаос. Оружие прибыло поврежденным; точной информации не хватало; люди потратили часть революционных денег на проституток и теперь страдали от венерических заболеваний; повсюду главенствовал скрытый алкоголизм; логистика практически отсутствовала. Такому ультрадисциплинированному бойцу, как мой брат, терпеть подобное разложение было крайне трудно. Что же касается Лорана-Дезире Кабилы, одного из революционных вождей, то он сначала впечатлил, а потом разочаровал Эрнесто. Ему явно не хватало серьезности, и он никогда не находился там, где его ждали. Он был дилетантом. Разочаровавшись, Эрнесто покинул Конго в ноябре с чувством, что не совершил ничего конкретного, да плюс еще его здоровье оказалось ослаблено местным климатом. Он потерял почти двадцать килограммов. Полагая, что нельзя возвращаться на Кубу в настоящее время, когда Фидель уже публично зачитал его прощальное письмо, он провел следующие шесть месяцев под чужим именем в Дар-эс-Саламе, что в Танзании, куда отправилась и Алейда (также под другим именем), а затем – в Праге, где он вошел в контакт с Таней Бунке, аргентинской революционеркой немецкого
