«Подожди! Вызываешь, как говорится, на „бис“! Получай!»
Кривой Джим прицелился еще раз, чего ему никогда не приходилось делать! Что скажут боссы из синдиката? Позор! Фигура перед микрофоном стала ненавистной. Второй хлопок, пуля никак не могла пройти мимо цели, не могла! Тут был точный расчет!
Но Майкл продолжал говорить.
А на площади все-таки началась кутерьма! Значит, пули все-таки долетели до чертовой трибуны! В толпе зашумели, в ней сам собой открылся живой коридор в направлении дома, откуда еще не сбежал Кривой Джим.
Надо уходить, пока не поздно. Первый раз у Кривого Джима не осталось времени, чтобы замаскировать пылью и паутиной разъем рамы окна и собрать свое оборудование. Им овладел жуткий страх за себя. Он поспешно выскользнул из комнаты. Старуха, должно быть, не услышала хлопков или трусила. Осторожно Джим прикрыл за собой выходную дверь, через задний ход поднялся по наружной лестнице на верхний этаж, там перешел в самый крайний подъезд дома, выходивший не на площадь, а на другую улицу. Там спустился по парадной лестнице, смешался с возбужденной толпой и, забыв о своей прославленной молчаливости, стал громче всех кричать, требуя ареста негодяя, покушавшегося на оратора.
Непостижимым образом оратор был жив и здоров, и его огненная, известная по фотографиям «Рыжего процесса» шевелюра горела на солнце.
Джим ничего не понимал. Ужас овладел им. Неужели угас его талант и он подобен теперь всем ублюдкам, которым не подыскать заработка? А дети? Как же он мог промахнуться? Как мог?
Но Кривой Джим напрасно корил себя. Он оба раза не промахнулся. Пули его винтовки с оптическим прицелом дважды ударились в область сердца Майкла Никсона, и дважды расплющились об надетый под белоснежной рубашкой с распахнутым воротом панцирь пуленепробиваемой стали, патент на которую был выдан Американским патентным ведомством на имя инженера Герберта Кандербля.
Кривой Джим выбрался из толпы и в самом подавленном настроении побрел домой. Народ на площади за его спиной бурлил, требуя вмешательства полиции. Но стражей порядка не было, они явно не спешили прибыть на место происшествия. Джим даже пожалел о своей поспешности и оставленной винтовке с оптическим прицелом. И как теперь сложатся его отношения с синдикатом?
Шансы у Майкла Никсона на избрание сенатором штата благодаря «усердию» Кривого Джима необычайно возросли.
Глава вторая. Закон выгоды
Под ярким южным солнцем город выглядел ослепительно белым. Он меньше всего походил на американские города из стекла и бетона со стандартными небоскребами, крикливыми витринами и рекламами, с шумными сабвеями-подземками, с обрывками прочитанных газет на тротуарах и тоскливо ожидающими у светофора автомобилями.
Столица Соединенных Штатов Америки скорее напоминала тихую провинцию. Уютные, скрытые зеленью домики, тихие улочки, двух-, трехэтажные дома на проспектах, колонны на фронтонах зданий, парки, памятники: Вашингтону – остроконечный, устремленный вверх обелиск. Линкольну, изображенному сидящим в мраморном павильоне, со ступенек которого выступают ораторы на митингах, и еще много других памятников, даже, быть может, слишком много для всего лишь 250-летней истории американского государства; наконец, неторопливость прохожих, южная лень и какая-то старомодность как отличительная особенность Вашингтона.
Прохожие, водители, владельцы и пассажиры автомобилей – преимущественно негры. Ведь едва ли не больше половины населения столицы США, расположенной в южном округе Колумбия, – цветные!
Белых больше встретишь в центре, у правительственных зданий департаментов, около Капитолия…
Стеклянный купол Капитолия, где заседают палата представителей и сенат, возвышается над деревьями густого, аккуратно выметенного и подстриженного парка. По горячей асфальтовой аллее, заложив руки за спину, расправив атлетические плечи, быстрым шагом, словно гуляя, а не направляясь в свой офис – в Америке по делу люди идут не спеша, а вот гуляют обязательно «бегом», – шел молодой кандидат в сенатора Майкл Никсон. Он оказался перед внушительным зданием Верховного суда США. Широчайшая мраморная лестница вела к ослепительно белым колоннам. Однако посередине нее проложили деревянную времянку с перилами. По ней, как по пароходному трапу, спускались несколько почтенных старцев. Правда, доски портили архитектуру, но отвечали официальному требованию наличия перил на любой лестнице.
