Пляж Лонг-Бич, на сотни миль покрытый людьми и машинами, загудел. Люди кричали, машины сигналили, кто-то стрелял в воздух.
Этот необыкновенный концерт в Лонг-Бич был записан на пластинку, на проволоку, на пленку и даже на женский волос всевозможными звукозаписывающими фирмами, не говоря уже о прямом телевизионном репортаже через искусственные спутники связи на весь мир.
– А вы заметили, дядя Бен, как он подковырнул вашего патрона? Ведь на техническом языке против туннеля выступает не кто иной, как Элуэлл.
– Я голосую за босса, – упрямо заявил дядя Бен, перекатываясь на спину и закидывая руки за голову.
После оглушительной радиопередачи и еще более оглушительного восторженного концерта американцев и их машин на пляже воцарилась относительная тишина.
Глория и Джонни, покинув свою машину, решили протолкаться к перрону приемной станции сверхскоростного поезда, близ которой они остановились.
Дядя Бен, Сэм Дикс и братья Генри и Джемс залезли на подножки машины и на капот мотора. Мери посадили на крышу. Она жеманно смеялась и болтала ногами.
По примеру Мери большинство женщин также забрались на крыши своих машин. Мужчины стояли на багажниках.
– Внимание! Хэлло! – послышалось из сотен расставленных по пляжу репродукторов. – Американский сверхскоростной поезд отправится через три с половиной минуты. Заметьте время по вашим часам. Отправится через три минуты двадцать две секунды! Внимание! Внимание! Отметьте время. Через три минуты четырнадцать секунд отправляется поезд!
Репродукторы замолкли. По всему пляжу, увеличивая напряжение, слышалось тиканье хронометра радиостанции.
– Я ничего не вижу! – жаловалась Мери.
– Еще сорок секунд до отправления.
– Поезд вышел! – истошно закричал в микрофон диктор.
По пляжу прокатился вой десятков тысяч голосов. Мери глядела так, что слезы застилали ей глаза.
– Вижу! Вижу! – закричал первым Сэм, к нему присоединился и Генри.
В том, что произошло дальше, никто не мог дать себе отчета. Люди слышали звон – именно звон, иначе нельзя было назвать этот нарастающий, переходящий в звенящий визг и снова стихший звук. Что-то на мгновение заполнило чугунный лоток и скрылось. Облако песка как дымовой завесой закрыло трассу полутуннеля. Воздушные вихри долго крутили песчинки, которые забирались всюду: за воротник, в глаза, хрустели на зубах.
– И это все? – спрашивали друг друга ошеломленные люди.
– Поезд прибыл! – возвестил диктор. – Судьи подсчитывают скорость и расход энергии. Внимание! Через пять минут будет объявлен результат.
Никто из американцев, бывших на пляже, не шелохнулся. Никто даже не переговаривался. Люди лишь шепотом предлагали друг другу пари, называя различные цифры достигнутой скорости.
Джонни и Глория, плотно сжатые толпой репортеров, в которую им удалось проникнуть, попали почти к самому перрону станции, восторженно разглядывая ярко-красную змею сверхскоростного поезда. На перроне стояли несколько оживленно разговаривающих людей.
– Кто это? А это кто? – шептала Глория на ухо своему спутнику.
Джонни не смог ничего ответить. За него отвечал сосед – всезнающий журналист в сдвинутой набекрень шляпе и с лоснящимся от пота и возбуждения лицом.
Заговорили репродукторы:
– Поезд развил на заданном расстоянии максимальную скорость в шестьсот сорок миль, или тысячу двадцать четыре километра в час. Принимая во внимание сопротивление воздуха, можно считать, что в условиях туннеля поезд разовьет гарантированную скорость – две тысячи километров в час. Хэлло! Судейская комиссия единогласно высказалась за новый сверхскоростной поезд как пригодный для плавающего туннеля. Хэлло! Даем слово нашим гостям. У микрофона – мистер Джон Седых, заместитель одного из русских министров, знаменитый инженер и полярный исследователь!
Послышался низкий, громовой голос Ивана Семеновича, вызвавший у американцев, большинство которых не поняли ни слова, волну восхищения.
– Достижение американской техники принимаем как вклад в общее дело. О нашем, советском, вкладе мы тоже позаботимся.
– У микрофона – автор проекта мистер Эндрью Г. Корнейв-младший!
– Это который? Невысокого роста? – спрашивала Глория. – Он берет в руки микрофон. Какое у него бледное лицо! Но он смеется… Говорит! Говорит!
