Склонный, как всегда, к обобщениям, Клиптон пришел к выводу, что одновременный страх перед начальством и перед подчиненными — главный источник человеческих бед. Похоже, он где-то даже читал аналогичное высказывание. Доктор почувствовал от этого душевное удовлетворение. И уже на самом пороге лазарета ему пришло в голову, что самые страшные беды все же причиняли миру люди, у которых не было ни начальства, ни подчиненных.
* * *
Сайто пришлось отпустить гайки. В течение следующей недели режим для узника был смягчен. А в субботу комендант явился в карцер спросить, намерен ли полковник в дальнейшем вести себя «как джентльмен». Он был мирно настроен и пришел с искренним желанием побудить полковника внять голосу разума; однако натолкнувшись на упрямый отказ обсуждать уже решенный вопрос, комендант вспылил и снова впал в исступление. Полковник опять был избит, а корейцу-караульному было наказано держать его в той же строгости, что и в первые дни. Самому охраннику тоже досталось как следует. Во время припадков гнева Сайто не помнил себя; он вопил, что караульный миндальничает с заключенным. Комендант сучил руками, потом выхватил пистолет и заорал, что сейчас пристрелит и часового, и пленного за нарушение дисциплины.
Клиптон, пытавшийся вмешаться, получил кулаком по лицу, а всех больных, которые смогли подняться, вытолкали из лазарета. Их погнали на стройку, где заставили наваливать в тачки грунт, пригрозив, что забьют до смерти, если они не будут работать. Несколько дней в Квайском речном лагере царил террор. Полковник Никольсон отвечал на репрессии гордым молчанием.
В один из вечеров Сайто распорядился привести заключенного к себе. Выпроводив конвоиров, он усадил полковника за стол, достал из буфета банку американской тушенки, сигареты и бутылку лучшего виски. Как офицер, сказал комендант, он до глубины души восхищен его поведением, но война есть война, и тут ничего не поделаешь. Полковник должен понять его. Сайто получил приказ, в котором особо подчеркивается, что мост через реку Квай должен быть построен в кратчайший срок. Коменданту пришлось поэтому мобилизовать всю наличную силу. Полковник Никольсон отказался от тушенки, сигарет и виски, но с интересом выслушал Сайто. Когда тот кончил, он спокойно сказал, что комендант, очевидно, совершенно не представляет себе, как ведется подобное строительство.
Он вновь привел свои возражения. Спор, похоже, затягивался до бесконечности. Никто не взялся бы сказать, что выкинет Сайто в следующую минуту — будет ли он продолжать разговор или опять войдет в раж. Наступила долгая пауза. В душе Сайто, должно быть, боролись два этих желания. Полковник воспользовался заминкой, чтобы задать вопрос:
— Позвольте узнать, полковник Сайто, довольны ли вы ходом работ?
Коварный вопрос мог вполне склонить чашу весов к истерике: работы начались из рук вон плохо, и это снедало тревогой полковника Сайто — и собственное его положение, и честь целиком зависели от исхода битвы. Но нет, час мистера Хайда еще не пробил. Комендант замешкался с ответом и опустил глаза, бормотнув что-то невразумительное. Он налил пленному полный стакан виски, щедро плеснул себе и произнес:
— Мне кажется, полковник Никольсон, вы меня неверно поняли. А между нами не должно быть недоразумений. Когда я сказал, что все офицеры обязаны работать, я ни минуты не имел в виду вас, командира полка. Приказ касался других…
— Никто из офицеров не должен работать, — ответил полковник, отодвигая стакан.
Сайто с трудом сдержался, чтобы не вспылить, и как мог спокойнее продолжал:
— В последние дни я уже думал над этим. Мне кажется, я смог бы предоставить всем старшим офицерам административную работу. Ну а младшие, если им придется немного потрудиться, от этого… ;
— Никто из офицеров не должен быть на ручных работах, — повторил полковник Никольсон. — Задача офицеров — руководить действиями солдат.
Тут Сайто уже не мог сдержаться. Тем не менее по возвращении в карцер полковник понял, что, несмотря на побои и стенания, ему удалось укрепить завоеванные позиции. Он был теперь уверен, что все идет как надо и противнику очень скоро придется сложить оружие.
