К концу речи в его голосе послышались почти умоляющие нотки. Однако мольбы возымели не больше действия, чем побои. На следующий день все пленные выполнили норму. Каждый нагрузил положенный кубометр грунта на тачку, но свалил его так, что работу нельзя было расценить иначе как издевательство.
И Сайто уступил. Все средства воздействия были исчерпаны, а упрямству пленных не видно было конца. Последние дни перед тем, как признать поражение, он смотрел на лагерь взором загнанного зверя. Комендант дошел до того, что стал упрашивать молодых лейтенантов выбрать для себя работу, обещая за это поблажки и улучшенное питание. Но никто не изъявил желания. Ко всему прочему со дня на день могла нагрянуть инспекция из главного штаба. В результате комендант согласился на постыдную капитуляцию.
Отчаянным маневром он пытался «сохранить лицо», но жалкая эта попытка не могла обмануть даже собственных его солдат. 7 декабря 1942 года, в годовщину вступления Японии в войну, объявил, что в честь славной даты прощает всех наказанных. Вызванному для беседы полковнику он заявил, что принял крайне благожелательное решение: офицеры не будут участвовать ни в каких ручных работах. В ответ он надеется, что они приложат все усилия для мобилизации солдат на повышение производительности труда.
Полковник Никольсон ответил, что принимает это к сведению. Теперь, когда взаимоотношения будут строиться на корректной основе, у него нет оснований противиться выполнению программы, намеченной победителями. Совершенно ясно, что офицеры, как это принято во всех армиях цивилизованных стран, будут отвечать за своих солдат.
То была полная капитуляция японской стороны. В английском лагере победа была отмечена в тот вечер песнями, криками «ура» и дополнительной порцией риса. Скрипя зубами, Сайто распорядился выдать ее, подчеркивая, что инициатива по-прежнему на его стороне. После этого комендант заперся у себя в комнате и, плача над поруганной честью, пил в одиночестве до полуночи; пил, пока не свалился в беспамятстве на койку, что вообще-то с ним случалось редко, в чрезвычайных обстоятельствах, — обычно он выдерживал самую жуткую смесь.
VII
Полковник Никольсон в сопровождении своих советников, майора Хьюза и капитана Ривза, шел вдоль насыпи, на которой трудились пленные.
Он ступал медленно. Торопиться было некуда. По выходе из карцера полковник одержал вторую победу, добившись для себя и остальных офицеров четырех выходных дней — в качестве компенсации за незаслуженно понесенное наказание. Сайто до боли сжал кулаки, услышав об этом, но согласился. Помимо этого, комендант распорядился хорошо обращаться с пленными и избил в кровь конвойного, на лице которого, как ему показалось, мелькнула ироническая улыбка.
Надо сказать, полковник Никольсон потребовал четыре дня отдыха не только для того, чтобы восстановить силы после пребывания в застенке. Ему было нужно поразмыслить над создавшимся положением. Следовало обсудить его со штабом и выработать линию поведения, как полагается всякому добросовестному начальнику. Кидаться очертя голову в импровизации — этого он не терпел пуще всего.
Очень скоро полковник убедился, что его солдаты за это время превратились в настоящих вредителей. Хьюз и Ривз не смогли скрыть удивления при виде результатов их работы.
— Восхитительная насыпь, для железной дороги лучше не придумаешь! — сказал Хьюз. — Особо отличившихся следовало бы отметить в приказе, сэр. Как подумаешь, что по ней пойдут составы с боеприпасами!.. Полковник не улыбнулся.
— Прекрасная работа, — подлил масла в огонь капитан Ривз, бывший до войны инженером общественных работ. — Неужели кому-то придет в голову класть рельсы на эти «американские горки»? Я предпочел бы, сэр, вновь пережить атаку японцев, чем сесть в поезд на этом участке.
Полковник оставался серьезным. Он лишь спросил:
— Что вы думаете, Ривз, как инженер, обо всем этом — можно ли использовать хоть какую-то часть сделанного?
— Думаю, нет, сэр, — ответил Ривз после паузы. — На их месте я бы оставил в покое всю эту мешанину и начал новую насыпь чуть дальше.
