Весной 1830 года Елизавета Алексеевна переехала с Поварской на Малую Молчановку, в дом купчихи Черновой, у которой на Поварской жила Столыпина[8]. Владения Черновой были смежными. Они хотя и выходили на разные улицы, но соприкасались дворами.
Летом Арсеньева ездила гостить в подмосковную Столыпиных Середниково. Там собирались родные и знакомые.
Елизавета Алексеевна Арсеньева – урожденная Столыпина. Своей многочисленной родней она прочно связана со старой дворянской Москвой, нашедшей яркое воплощение в комедии Грибоедова «Горе от ума».
Алексей Емельянович Столыпин, отец Арсеньевой и прадед Лермонтова, создал себе громадное состояние винными откупами при Екатерине II. Все это богатство поглотила широкая праздная жизнь в Москве.
Друг и собутыльник Алексея Орлова, брата фаворита Екатерины, Алексей Емельянович Столыпин вместе с ним увлекался кулачными боями и разными другими потехами, но больше всего крепостным театром. Его дом в Знаменском переулке, близ Арбатской площади, был одним из центров фамусовской Москвы. Празднества и увеселения, балы, маскарады, театральные представления сменяли друг друга. Разорившись, Столыпин продал свою крепостную труппу в казну.
Район дворянской Москвы имел своеобразный характер. Тихие, поросшие зеленой травой улицы – Пречистенка, Остоженка, Поварская, Молчановка, Никитская – лежали в стороне от многолюдной торговой Москвы. Но в этих уютных с виду, утопающих в зелени домах было далеко не так мирно и спокойно, как казалось. Быт дворянских особняков строился на рабском труде. Каждая дворянская семья была окружена громадной крепостной дворней. На 14 тысяч дворян в Москве приходилось 53 тысячи слуг[9].
Фамусовская Москва жила своеобразным родовым бытом, в атмосфере сплетен и дрязг. Она представляла собой как бы одну громадную семью. Отношения внутри этой семьи были сложны и запутаны. При кастовой замкнутости дворянства выбор для браков был ограничен. В результате получалось, что почти все между собой находились в родстве. В таком родственном окружении жила на Поварской и Молчановке Арсеньева.
Время жизни Лермонтова в Москве – мрачные годы николаевской реакции после восстания декабристов. Во многих московских особняках оплакивали далеких изгнанников. Женщины тосковали по мужьям, братьям, сыновьям, томившимся в холодной Сибири. А в мезонинах и антресолях подрастало молодое поколение, разбуженное громом пушек на Сенатской площади, младшие братья декабристов.
* * *
Днем улицы района дворянской Москвы были пусты. В полдень можно было изредка встретить детей с гувернером, которые шли на бульвар. Позже случалиось увидеть большую тяжелую карету. Запряженная четверкой, с форейтором впереди и двумя лакеями на запятках, она медленно двигалась по безлюдной улице. Молодое лицо выглядывало из-под шляпки с цветами и газовыми лентами рядом со сморщенным лицом старухи в старомодном чепце. Из будки в конце улицы появлялся охранитель порядка – будочник – и отдавал честь проходящему офицеру.
Вечером улицы оживали. В парадных комнатах с высокими потолками и большими окнами зажигались люстры. В окнах мелькали бальные туалеты, фраки светских щеголей, блестящие мундиры военных, или проносилась в вихре мазурки причудливая толпа маскарадных масок.
Музыка стихала, гасли огни. Гости разъезжались, и улицы снова становились пустынны. Ночную тишину нарушал лай собаки да стук в доску караульщика.
